В течение двух последующих дней ничего не сдвинулось, ничего не обнаружилось. Вечера с карточной игрой продолжались, как обычно, внешне не произошло никаких перемен. Но Вердер, обладающий великолепной способностью незаметно наблюдать, спросил меня однажды: не заметила ли я новое кольцо на пальце Государя, возможно, обручальное?!
— Нет, — ответила я, — не заметила да и не пыталась замечать.
Правда, возможностей для этого у меня было достаточно. Будучи единственной дамой на этих вечерах, я иногда играла партию в вист с Государем, к тому же ежедневно я сидела рядом с ним за чайным столом. Я даже не пыталась бросить нескромный взгляд на его руку. К чему мне доказывать то, в чем я не сомневалась? Женитьба Государя недолго держалась в тайне. Молва, взявшаяся неизвестно откуда, распространилась так быстро, что мы решили, что ее раскрыли намеренно. Граф А. В. Адлерберг. Дабы публика привыкала к свершившемуся. Но верной информации не было, каждый выдумывал свою версию о месте, участниках и обстоятельствах этого значительного события. Прежде чем изложить действительные подробности, которые я узнала непосредственно от графа Александра Адлерберга, остановлюсь немного на его личности. Искренняя и длительная дружба, связывавшая меня с ним, не имеет никакого влияния на то, о чем я собираюсь рассказать, потому что людей рекомендуют отнюдь не наши симпатии или антипатии. Чтобы верно охарактеризовать человека, требуется много других качеств, и прежде всего желание оставаться правдивым. Я прожила слишком долго, чтобы не понимать, что суждения вообще текучи, как волны. Как бы малозначителен ни был человек, раскрывающий перед посторонними свое святая святых, в него стоит проникнуть, чтобы иметь обстоятельное представление.
Как общественный деятель граф Адлерберг, разумеется, принадлежит обществу, и выдающаяся роль, которую он играл в течение царствования Александра. И, не может не вызвать разные оценки и суждения, и, надо признаться, чаще отрицательные, чем положительные. Его называли барином-игроком, обвиняли в эгоизме, лени и чрезмерном властолюбии. Может быть, но всех этих обвинениях и была доля истины, но преувеличенная настолько, что выглядит клеветой. Ему невозможно было отказать в благородстве ума и большом достоинстве чувств, В своем двойном качестве друга и министра двора он был совершенно незаменим для Государя. Он был посвящен во все дела Царской семьи, знал все пружины политического механизма, и в то же время отличительными чертами его характера, приводящими в ярость любопытных, были скромность, умение хранить тайны. Несмотря на природную леность, он необыкновенно много работал, обладая необыкновенными способностями. Зная все европейские языки, он к тому же владел пером, как профессиональный литератор, и вообще был человеком выдающейся культуры, которую никогда не выставлял напоказ. Всегда нужно было ловко его вызывать на то, чтобы он приоткрыл кладовые своей невероятной памяти. Этот несовершенный портрет почти бесполезен, потому что я хочу доказать лишь одно — он никогда не услуживал и не был конфидентом Государя в истории с княжной Долгорукой. Впрочем, впоследствии события это совершенно подтвердили и общественное мнение на его счет было единодушно. Я же об этом узнала как-то совершенно случайно, и не без удивления, поскольку близость графа к Государю была так велика, что не оставляла места подобному предположению.
Прежде всего следует сказать, что тайна Государя принадлежала всем. Естественно, о ней говорили с друзьями за закрытыми дверьми, но при дворе мы не могли себе позволить ни малейшего намека на этот предмет, даже с лучшими знакомыми. Только чрезвычайные обстоятельства могли заставить меня нарушить правило, принятое со всеобщего молчаливого согласия. Мы прекрасно знали, что барышня следует за Государем во всех его поездках за границу, но в Крыму, где мы проводили каждую осень, она еще не появлялась. Не могу вспомнить год, когда она впервые туда проникла, но однажды утром я отвезла мою ученицу к родителям, ожидавшим ее в Массандре, и возвращалась одна в коляске. Каково же было мое удивление, когда на Ялтинском мосту, то есть на проезжей дороге, на глазах у всех я увидала идущую пешком упомянутую особу. Будь это чуть раньше, юная Великая княжна увидала бы ее тоже. Мысль о том, что девочка в своем чистосердечном неведении могла сказать об этой встрече матери, вызвала у меня дрожь. Княжну поместили в долине, но, было похоже, инкогнито не входило в ее планы, и она предпочитала открыто появляться. Кто стал бы с уверенностью утверждать, что подобная встреча не повторится!