В тугом узле

— Я же говорю: видела. «Ой как романтично, ой как романтично!..» — повизгивала она. Но романтично ей было только до тех пор, пока господин Рагашич нес ее на руках. А через несколько минут слышу крики. Потому что дамочка, увидев, что там, в домишке, сразу догадалась, какая судьба ее ждет; если она примет предложение господина Рагашича стать его женой. Она и сказала ясно и понятно, что она не служанка и не больничная сиделка. Пусть и не думает Михай: она с его мамашей под одной крышей жить не будет. Напрасно господин Рагашич на коленях молил ее, сулил, мол, построятся, надстроят этаж, старухе выделят отдельную каморку, а дамочка заладила: нет и нет, потом задом толкнула дверь и убежала. А этот безумец бросился за ней… Потом два дня не появлялся здесь.

— Вот видите. Может быть, это подействовало ему на мозги.

— Это возможно, потому что тогда он и вбил себе в голову, что надо освободиться от матери. На третий день он пошел в совет и потребовал, чтобы старуху забрали от него в дом призрения. И немедленно. Ему, конечно, рассмеялись в глаза и сразу же отказали в его просьбе. И все же бог помог ему: как раз стало известно, что одна из старушек районного дома для престарелых умирает. Правда, на это одно освобождающееся место претендуют дюжины две беспомощных инвалидов. Только одна я знаю, наверное, пятерых. Причем у всех уже и бумаги давно там. Но тут господин Рагашич засуетился по-настоящему, кинулся, что называется, от Понтия к Пилату. И надо же — добился своего! Потому что мамаше его выписали туда направление вне очереди. Не думаю, чтобы бесплатно. Кое-кому ему пришлось-таки сунуть деньгу, это точно. Иначе такого не бывает…

Молодуха облокотилась о забор, верх халата распахнулся, обнажив до половины ее полные груди. Я почувствовал, что меня бросает в жар.

— Могу я вас угостить сигаретой?

Она рассмеялась.

— А как вы мне ее передадите? И огонек перебросите тоже?

— Увидите. Только бросьте веревку.

— Хи-хи-хи… Вы скалолаз? Альпинист, или как там называют?

— А это как вам нравится. Ну, бросайте смело веревку!

— Если сломаете шею, меня не винить!

Я легко взобрался по веревке и, перемахнув через забор, плюхнулся как раз рядом с ней. Вблизи она не показалась мне столь обольстительной. Фея явно уже не первой свежести, и к тому же в лице ее было что-то мышиное. Ну, да все равно. Если не очень приглядываться, она могла и распалить. И потом она была рядом со мной, как на подносе. Сидя, я протянул ей сигарету и дал прикурить. Наклонившись ко мне, она, видно, что-то прочла в моих глазах, потому что тут же сказала:

— Но не вздумайте безобразничать!

— Если бы мне это пришло в голову, вы бы обиделись на меня. Разве не так?

— Но я вас совсем не знаю.

— Как не знаете! В данный момент в этом саду вы — Ева, а я — Адам. Дело только за яблоком. — Я подбивал ее на грех, но она не поняла.

— Только меня зовут Магдалиной.

— Прекрасно! А меня — Иштваном. Садитесь рядом со мной, Магдалина.

— Ой, но у меня же столько дел!

— Нужна передышка, а то так ведь можно и задохнуться.

Она послушалась и села рядом. Ну до чего же женщины разговорчивы! И эта пустилась в болтовню — видно, даже рада была, что есть с кем поговорить.

— А знаете, если правду сказать, то мне жалко господина Рагашича. Он такой правильный, сильный человек. Мог бы и здесь найти себе порядочную женщину из местных. Но у него в голове застряло только одно: мысль о той дамочке.

— Но теперь «дорогая мамочка» не путается под ногами. Теперь и Корнелия может здесь появиться.

— Осторожнее! Она-таки появится! Она заявится сюда, но только чтобы поразвратничать, поваляться здесь пару часиков: «Ой как романтично!» — и тому подобное. И ничего больше. Но чтобы она за это была здесь хозяйкой в доме? Еще чего!

— Вы думаете, что Миша напрасно затеял этот цирк?

— Еще бы! Бедный дурачок! Втюрился в эту женщину, а она совсем не для него.

— А кто «для него»? Вы?

— Хи-хи-хи… Ну, вот еще… У меня есть муж. Уже есть. А вот, например, у сестры моей — нет. Я бы вполне могла порекомендовать ее господину Рагашичу. Не верите?

— Верю. И вижу, что строитесь. А потом такой здоровый, как буйвол, работящий родственник вполне пришелся бы ко двору. Не правда ли?

— Это точно, что пришелся бы ко двору. Но он не пойдет. Хотя я и говорила ему уже. Его это не интересует, он так и сказал. Хорошо, говорю, нет так нет. Мы и не принуждаем. И не сердимся за это. Но если вдруг образумится, то об этом можно еще будет поговорить.

— Миша не образумится.

— Кто знает? Я тут как-то предложила господину Рагашичу: пусть платит нам тысячу форинтов в месяц, и я буду ухаживать за его матерью. Так сказать, по совместительству, хи-хи-хи… Буду готовить на нее, обстирывать. Одним больше, одним меньше — для меня безразлично. Но он не захотел. Тогда ему не пришлось бы проделать с родной матерью эту подлость.

— Тысяча форинтов?.. А скажите, Магдалина, бесплатно такие вещи невозможны? Чтобы просто так, из доброго чувства? Из соображений человечности?

— Вы что думаете, мы воруем деньги? У нас теперь каждый форинт на учете!

— Даже тот, которого нет.