В тумане тысячелетия

— В пылу жаркой сечи мой милыйТу чудную песню поёт,И в битву он с новою силой,Меня вспоминая, идёт!Вернись же скорей, ненаглядный,Вся жаждой любви я горю.Скорей! В день свиданья отрадный

Я счастьем тебя подарю!

Эфанда не выдержала. Она опустилась на покрытый мхом камень и залилась горькими слезами.

— О чём ты плачешь, девушка? — послышался позади неё мужской голос. — Зачем эти слёзы? Твои прекрасные глаза совсем не созданы для слёз!

Позади дочери Белы стоял её друг, старый дротт Гиорвард. Он ещё издали заметил Эфанду и поспешил к ней навстречу. Годы выработали в нём редкую наблюдательность. По походке девушки он понял, что она волнуется, что она борется со своими чувствами. Старик любил Эфанду, которую помнил со дня появления её на свет, и ему стало жалко девушку. Гиорвард знал, что его доброе, ласковое слово всегда производило впечатление на его любимицу, и теперь поспешил к ней.

— Так о чём же ты плачешь? Кто осмелился обидеть тебя? — с участием спрашивал он. — Назови мне дерзкого.

— Нет, нет, отец! Никто не обижал меня. Это я так... взгрустнулось мне... — кротко улыбаясь сквозь слёзы, ответила Эфанда.

Чтобы окончательно скрыть своё волнение, она поклонилась и приникла губами к морщинистой руке старого дротта.

— Напрасно ты скрываешь от меня истину, девушка. Разве я не вижу твоего сердца? Я, которому дана способность видеть мысли людей! Я понимаю, ты страдаешь, знаю, в чём причина твоих страданий... Ты любишь!

Нежное, обрамленное золотистыми волосами личико Эфанды запылало ярким румянцем. Она смутилась, не зная, что и отвечать своему старому другу.

— Видишь, я угадал твою тайну! — опять заговорил тот. — Хочешь, скажу больше: ты любишь этого славянского варяга и страдаешь оттого, что он не разделяет твоей любви... Но погоди, погоди немного. Я уверен: он полюбит тебя. По лицу твоему вижу, что в будущем тебя ждёт счастье, и предсказываю тебе, что ты будешь счастлива.

— Но он... он, может быть, уже умер... как брат мой!..

— Нет, твой возлюбленный жив и скоро будет в твоих объятиях.

Эфанда с недоумением поглядывала на старого дротта.

— Не веришь? Гляди... — он протянул руку вперёд.

На беспредельной глади залива, как крылья морских птиц, виднелись белые паруса приближавшихся ладей. Зоркий глаз Эфанды ясно различил их. С замирающим сердцем смотрела она вперёд, стараясь рассмотреть ту ладью, на которой был Святогор. Но ладьи были ещё слишком далеко.

— Спеши же домой, к отцу. А остальное предоставь воле богов! — посоветовал старик. — Перестань тревожить своё сердце. Всё будет так, как ты желаешь. Порукой тому — моё слово.

Эфанду в это время заметили бывшие на берегу женщины. С радостными криками они бросились к ней и окружили её.

— Наши! Наши! — слышались восклицания. — Только отчего на ладье Фритьофа чёрные паруса? Кто ведёт их? Сейчас они будут здесь!..

16. Встреча

сё ближе подвигалась возвращавшаяся флотилия. Жители Сигтуны от мала до велика высыпали на берег, с нетерпением ожидая, когда наконец ладьи станут у берега и воины высадятся с них. Несколько челноков с особенно нетерпеливыми пустились в открытое море навстречу ладьям. Всем интересно было узнать, почему поставили чёрные паруса на ладье викинга Фритьофа.

Вышел на берег и старый Бела. Почтенный конунг старался по возможности казаться бодрым, но, увы, лета сказывались... дрожали старые ноги, колыхалось, как дерево в бурю, немощное тело. Старику приходилось опираться на руку своего друга и соратника Рогвольда.

Собравшаяся на берегу толпа с почтением расступилась перед старым конунгом, пропуская его ближе к берегу. Эфанда, увидев престарелого отца, поспешно кинулась к нему навстречу. Старик нежно погладил её по голове и опёрся на её плечо.

— Замирает, я думаю, и твоё сердечко, дочь моя! — шутливо заметил он. — На этих ладьях, верно, есть молодец, который похитил его. Так?

— Что ты, отец! Нет, нет! — смущённо воскликнула Эфанда, а щёки её так и заалели румянцем. Бела заметил это и усмехнулся.

— Что же, дочь! Дело молодое... Когда-то сердце твоей матери покойной так же трепетало, как подстреленная птица, когда подходили к берегу ладьи с возвращавшимися воинами... Но только что это могло бы значить? Чёрные паруса на ладье викинга — признак несчастливого похода или смерти вождя... Что же случилось?

— Я вижу много новых ладей! — сказал Рогвольд. — Не на наших верфях построены они.

— Нет ладьи Святогора, — тихо заметила Эфанда, не будучи в силах скрыть овладевшего ею волнения.

Ладьи подошли совсем близко к гавани. Паруса на них были уже спущены, мерно ударяли по поверхности воды вёсла. При свете дня можно было различить воинов, толпившихся на палубах.

— Что я вижу! — воскликнул Рогвольд, у которого зрение было посильнее. — Гляди, мой конунг! Скажи мне, что я не ошибаюсь! Мне кажется, что это он...

— Кто? Кто, ради Одина, скажи! — тревожно обратился к старому другу Бела.