Вагон 7, место 15

— Кстати, — повторил Марион. — Молчи лучше, лгун! Ты подготовил это дельце давно, заранее.

И снова молчание. По-видимому, мы подъезжаем к Онуа. Он вдруг заявляет:

— Идет. Можешь оставить себе то, что ты взял.

— И это все?

Он так и подскакивает.

— Как так: это все!

— Пять тысяч триста франков, булавка для галстука — да, конечно, но все же...

И снова сцепленные руки, большие пальцы... Он говорит:

— Ты ведь лучше, чем кто-либо, знаешь, что у меня с собой ничего больше нет!

— Даже маленькой чековой книжки?

— О, чеки вещь опасная!

— Даже если они на предъявителя? И потом, ничто из принадлежащего вам не может представлять для меня никакой опасности, господин Бержерон! Сами прекрасно знаете, это только повредило бы вам! Какими великолепными друзьями мы станем! Всякий раз, как вы успешно провернете одну из своих блестящих афер, секрет которых знаете только вы, вы скажете себе: до чего же будет доволен Люсьен! Тут найдется малая толика и для Люсьена!

Моя шутка не вызывает никакой улыбки, только вопрос:

— А Люсьену уже известно, сколько составит малая толика?

Что тут долго разглагольствовать.

— Десять процентов.

— Однако, черт возьми! Значит, я должен Люсьену?..

— За ожерелье? Расчет несложен: двадцать пять тысяч.

Марион раскланивается, благодаря за любезное уточнение.

— Значит, — продолжает он, — я должен выписать тебе чек на двадцать пять тысяч франков?

— Точно так.

— Но все же исключая пять тысяч триста и цену жемчужной булавки?

Я взываю умоляющим тоном, который должен развеселить моего подопечного:

— О, господин Бержерон, вас ведь не могут остановить подобные мелочи? День, когда узнаёшь, что существует такой друг, как я, словно праздник, и его неплохо отметить подарком! Подумайте о маленькой записной книжке! Каким великолепным секретом мы оба владеем...

Снова молчание. Снова пожатие плеч, означающее: «Ничего не поделаешь».

— Я в твоих руках, — шепчет Бержерон.

И я, нисколько не лицемеря, соглашаюсь с этим:

— В этом нет никакого сомнения.

Внезапно, движением таким стремительным, что я растерялся, он вырывает у меня из рук револьвер и прицеливается. Но не нажимает на курок. Теперь скрытая сила прорывается и в его взгляде. И тем не менее он дает себе время подумать, каким путем избавиться от меня.

— Вы не посмеете меня уничтожить, — говорю я ему как можно хладнокровнее.

— Ты так думаешь? — злобно шипит он. — Ну что ж, ты ошибаешься. Вставай!

Он тоже встает, отодвигает дверь купе, бросает взгляд в коридор.

— Иди вперед. Не забудь, что у меня в руках. (Он сунул браунинг в карман, но по-прежнему целит им в меня, так что я не перестаю чувствовать себя под угрозой.) — Давай живее!

— Что вы собираетесь делать?

Он, не отвечая, идет вперед. Я вынужден повернуться, стать лицом по ходу поезда и тоже идти вперед. Я угадываю отражения светящихся окон на насыпи, светлые клубы дыма, но не успеваю ничего увидеть. Главное — не терять хладнокровия, поскольку я прекрасно понимаю, куда он хочет меня привести, куда он ведет меня. Мы уже в конце коридора, перед самой дверью. Я читаю на стекле сделанную белыми буквами, хорошо выделяющимися на фоне дыма и темноты, надпись: «Дверь на железнодорожные пути».

— Открывай! — командует Бержерон.

— Как?

В глазах его сверкает угроза, бешенство. Он по-волчьи вздергивает губу.

— Ты только что хотел прыгать? Вот и выпрыгнешь.

Он сам открывает дверь и отступает. Грохот под нашими ногами, оглушительный грохот. Я кричу, уцепившись за медные поручни:

— Вы сошли с ума!

— Прыгай!

Но я не прыгаю. Он толкает меня. Я сопротивляюсь. Он жмет на курок. Ничего, черт побери! Я же прекрасно знаю, что мой браунинг не заряжен. Но я чувствую, что сейчас он обрушится на меня. А ведь я стою на самом краешке!! Я ору:

— На помощь!

Из «туалета» выскакивает огромный Шикамбо, он свистит в свисток, и свист его звучит для меня как сладостная музыка. С другого конца вагона несется Бонардель. Нашего голубчика хватают за плечи, я слышу, как щелкают наручники, как ругается Шикамбо. Поскорее закрыть дверь! У меня кружится голова.

— Ну и пришлось же с тобой повозиться, господин Бержерон, — говорю я пленнику в присутствии моих товарищей.

Он подносит скованные руки к лицу, словно пробуждаясь от какого-то чудовищного сна.

— Я не Бержерон, — твердит он бесцветным голосом.

Ладонью, похожей на колотушку, Шикамбо поднимает его подбородок, смотрит ему в глаза.

— Неважно, кто ты есть, но ты пытался убить нашего милейшего полицейского инспектора. Твоя песенка спета!

И он отвешивает ему звонкую затрещину.

Глава пятая ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я мог бы на этом оборвать свой рассказ, закончив весьма эффектной сценой, если бы решил ограничиться воспоминаниями о том, что пережил. Возвращение в Париж не было отмечено никакими новыми событиями. Бержерон не убежал, никто из нас не оказался его сообщником... Однако мне хочется, чтобы читатель вместе с нами проделал весь путь из Онуа до Северного вокзала. Кое-какие обрывки наших разговоров тогда прояснят ему некоторые события этого столь памятного для меня дня, а также психологию необычного злоумышленника, настоящего мастера в своем деле.