Читаем Вагончик мой дальний полностью

Она так верила в свое заклятье, что я решил: ничего про женщину и этих, с биноклем, рассказывать не буду. Зоя так хотела сохранить на несколько часов наше первое и последнее любовное гнездо, что все нечистые силы, и правда, должны были отступить.

Эта ночь могла оказаться безопасной, если бы мы не проспали. Ловцы явились даже не на рассвете, позднее, и мы, разбуженные громкими голосами, лаем собак, сразу поняли, что попали в западню. Выскочили бы, как задумывалось, на зорьке, были бы сейчас далеко.

Не спрашивая Зою, я на всякий случай отодвинул засов. Все равно вышибут. Это не Васька-чудодей, который скребся мышью в окошко.

Долбанут прикладом, а то и лимонкой подорвут по злобе, оттого что пришлось таскаться да по болоту искать.

Зоя вцепилась в мою правую руку. Мы встали спиной к печке, лицом к выходу, чтобы не казаться слишком беззащитными, когда они ворвутся.

А может, они сразу начнут стрелять?

– Волоченко! Ты где? Шагай-ка сюда! – раздался властный, явно командирский голос. – Вишь, свежее кострище… Следует проверить зимовье. Оружие применять, но в крайнем случае. Действуй!

– Кострище недавнее, – отозвался невидимый Волоченко. Судя по голосу, он был немолод. – Пепел-то ветром не раздуло… Вчерась, кажись, были…

– Вот-вот. Я по кустам пошарю. Они не могли далеко уйти. А ты глянь в зимовье…

– Да щас, щас, – пробормотал Волоченко. – Они ж не придурки, чтобы тут дожидаться… Отночевали да ушли.

Волоченко не торопился. Сопел, кряхтел, стоя под самым окошком. По специфичному журчанью мы догадались, что он помочился. Мы теперь его сами подгоняли мысленно: ну давай, Волоченко… Заглядывай! Уж очень мучительно ждать.

Зоя еще сильней сжала мою руку, ее ноготки впились через рубаху в кожу. Но боли я в тот момент не почувствовал.

– Ну что, Волоченко? – Командирский голос раздался со стороны ручья. – Видать, и этот, помоложе, не слишком поспешал, присел передохнуть в прохладе у омутка, а работу переваливал на подчиненного. – Чего там, в зимовье?

– Щас, как есть, осмотрю, доложу, – нехотя отвечал Волоченко.

Можно было предположить, что привлекли его из какой-нибудь инвалидной команды, где обычно добирают здоровье бывшие фронтовики.

А у них в ходу приговорка: не спеши выполнять команду, будет другая:

“отставить”. Да и понятно: где они наберут молодых, чтобы обшаривать район, когда все отмобилизованы на войну?

Дверца между тем наполовину приоткрылась и в проем просунулась голова. Ни фуражки, ни пилотки на ней не было. Да и лица в полутьме было не разобрать. Но вот глаза – как сейчас вижу, – ярко-ярко-голубые. С минуту человек озирал наше жилище, пока его взгляд не наткнулся на нас. Не мигая, он смотрел так, будто узрел чудо-юдо. Даже брови встали стойком. А мы перед ним, как на допросе, во весь рост – бери, Волоченко, голыми руками! И тоже во все глаза смотрели на него…

Не знаю, сколько длилась эта непонятная игра в гляделки. Мне показалось – вечность. Зоя же после утверждала, что это было мгновение. “Он как-то дико посмотрел, – говорила Зоя, – и сразу пропал. Будто чего испугался. Но вот когда он таращился, я сама чуть не закричала: чего, гад, уставился-то, гляделки выпучил? Бери винтовку…Стреляй! Стреляй!”

Ну а вот что произошло дальше. Лупоглазый Волоченко исчез, но всунулся опять. Не поверил, что ли, себе, решил, что померещилось. А потом дверь – мы даже вздрогнули от неожиданности – с грохотом захлопнулась.

– Ну что там, Волоченко? – крикнул командир от ручья. – Чего нашел?

– Нашел… Кучу говна…

– Вот засранцы, твою мать! – выругался командир. – Голос прозвучал уже под самым окошком. – Леса им не хватает, сральню устроили из жилья… А если охотнику остановиться?

– То охотники, а то бандюги… – согласился Волоченко.

– Столько из-за них мороки! Я только с охраны у немчуры девять человек снял… Да милиция из района… Да общественники… И все зазря!

– Вот и я говорю, – снова согласился напарник. – Лучше бы возвернуться, товарищ лейтенант. Пущай у энтих, из эшелона, голова болит!

– А тебе известно, что приказ не обсуждается?

– Так я что? – долдонил свое Волоченко. – Просто мне непонятно, отчего столько паники? Может, вражеские лазутчики? Али, того хужей, убивцы…

– Начальству видней, – отвечал молодой. – Недавно вот, помнишь, ссыльных ловили? Немчуру? Думаешь, они зазря саботировали работу да сбежали? А они заговор готовили! Их, как предателей родины, квалифицировали по статье 58-6 и 58-14 и всех расстреляли… Может, и эти сообщники? Откуда нам знать?.. Ты в зимовье-то хорошо пошарил?

Вещички там… За печкой посмотрел?

– И за печкой… – отвечал Волоченко. – Они, видать, вчерась сбежали.

И привет от них… Хотите понюхать? Ну загляньте!

– Шутки отставить! – приказал молодой. – Это последнее зимовье. На плане других нет. Теперь сосредотачиваем поиск у дороги… Им деваться некуда!

– Раз надо, двигаем к дороге, – громко повторил приказ Волоченко.

Мне показалось, он не случайно так громко отрапортовал. Стало слышно, как удаляются голоса.

Господи, ужель пронесло?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза