Вагончик мой дальний

Находясь в женской половине блока, я улавливал среди голосов немецкую речь. Говорили о нормах, о кормежке, а еще о каком-то постановлении НКВД по поводу политбанды, что расстреляли за саботаж и отказ от работы.

– Ну да, – тут же с оглядкой сказала Надя. – Двадцать четыре человека. Из нашего блока троих…

– Пленных? Фрицев? – спросила Зоя не очень тактично и смутилась.

– Ну что вы! – возразила Надя, не обидевшись. – Здесь сидят советские немцы. Кто с Волги, кто из других мест. Мой муж, как и я,

– с Северного Кавказа…

– Так вы немка?

– Нет. Жена немца. Сама я башкирка. Мое настоящее имя – Надия. Но все называют Надя, я привыкла. А вот он, – указала на мужа, -

Герман. Он, между прочем, винодел! – Это слово Надя произнесла со значением и при этом погладила мужа по голове. Пояснила, что он работал главным технологом на винном заводе. – Абрау – слышали? Ну неважно. Герман – создатель знаменитых в стране шампанских вин! Вы пробовали шампанское? Настоящее шампанское? – спросила Надя, обращаясь к Зое.

– Пробовала… кажется, – ответила Зоя.

– О! Тогда вы понимаете, что это значит! Настоящее шампанское приносит людям радость… Герман, ведь правда же? – обратилась она к мужу. – Твое шампанское, которое ты назвал “Надежда”, было лучшим на довоенной выставке в Париже.

Муж едва кивнул. За время нашего присутствия он не произнес ни слова. Но все отражалось в его глазах. При разговоре о шампанском они ожили, в них затеплился свет.

– Он все понимает, – прошептала мне на ухо Зоя.

Надя догадалась, кивнула.

– У него был инсульт. Поражение речи… Уже год… И вот я с ним… До работы, после работы. Мне в этот блок разрешили приходить. Мы очень часто вслух вспоминаем, как он создавал вино. Это же как поэзия. Или нет… Как музыка! Создавать напиток, который делает людей счастливее…

Сказано же: вино – это солнце в крови!

От ближних нар к нам придвинулись двое мужчин: седой, суховатый на вид старик и другой, помоложе, чернявый. Наклоняясь к Наде, стали выспрашивать, немцы ли мы, откуда прибыли, где поселили. Я уже заметил: ссыльные, как и зеки, не спрашивают у новичков подробности, а лишь статью и бывшее место проживания.

– Они из района! – излишне резко произнесла Надя. И, уже обращаясь к мужу, добавила: – Герман, это гости… Им приятно тебя видеть. Они даже знают твое шампанское. Тебе нравятся гости?

Герман перевел взгляд на Зою и кивнул.

– Вот и ладушки. Теперь гости подождут, а я тебя покормлю и побрею.

Ты зарастаешь быстрей тайги!

Называя пришедших немцев по именам: Вальтер и Ханс, – наша спутница попросила их, раз уж здесь, побыть с гостями. То есть с нами. Но не особенно надоедать с вопросами. Гости устали с дороги.

Вальтер, тот, что помоложе, поживей, оказался бывшим кадровым военным, специалистом по танковым двигателям. Сейчас, конечно, разжалован, работает механиком на шахте. Ханс, высокий, немногословный, строгий на вид, – ботаник. До ссылки работал в ботаническом саду в Карлмарксштадте, что на Волге, выращивал цветы.

Казалось бы, здесь не до цветов, но его профессию востребовали, хоть и специфично: он руководит так называемым цветочным цехом.

– Что же вы выращиваете? – с удивлением вопрошала Зоя. – Хризантемы?

Розы?

– Ну какие там розы! – отмахнулся старик. – Делаем бумажные цветы…

Для венков. Их знаете сколько нужно?

– Сколько?

Мужчины переглянулись и не ответили. Им, наверное, странным показалось объяснять аборигену, как вымирают ссыльные.

– Но роза у нас есть! – воскликнул более импульсивный Вальтер. С оглядкой на друга он поведал историю, как тот раздобыл черенок розы, непонятно где, и посадил при въезде в зону. – Единственная роза на всю округу! Вот поедете в другой раз на “кукушке”, не прозевайте. Да вам там, на платформе, любой покажет… Поезд проходит, а все головы в одну сторону: как наша розочка, подросла ли? Как бутончик первый, проклюнулся? Как второй?

– Розляйн, розляйн, розляйн рот, – произнесла Зоя и посмотрела на меня. – Антон наизусть эти стихи знает.

– Вы понимаете по-немецки? – оживился Вальтер.

– Немного, – отвечал я.

– Но вы же не немец?

– Нет.

– Кто же вас научил?

– Один человек. Из эшелона.

– Один хороший человек из эшелона, – поправила Зоя.

– А разве он не сказал вам, майн херц, что это не просто стихи…

Это – песня!

– Я знаю только слова, – сказал я.

Вальтер повторил:

– Это очень красивая песня… – И уже своему другу: – Они должны знать эту песню, Ханс, правда же? Может, споем?

– Спойте! Спойте! – попросила Зоя. – Я хочу услышать песню о розе!

Немцы еще раз переглянулись. Вальтер помолчал, глядя под ноги.

Негромко завел:

Мальчик розу увидал,

Розу в чистом роле,

К ней он близко подбежал,

Аромат ее впивал,

Любовался вволю.

Ханц, глядя на друга, подхватил:

Роза, роза, алый цвет,

Роза в чистом поле!

– Однажды на платформе запели, – прервавшись, сказал Ханс. – Даже не мы, женщины пели. А тут из промзоны услышали, стали подпевать… Ну эти… военнопленные… Из Сталинграда…

– Они тут? С вами?

– Конечно, нет! – вразнобой, но очень горячо запротестовали собеседники. – Мы советские немцы, а они… фашистские… Они враги…

– Они другие? – спросила Зоя.