Вагончик мой дальний

– Там и пьют и льют, – подтвердил я, представив вновь картину, как из граненых стаканов, глиняных кружек потребляли бабы мутную, с едким угарным духом, сивуху, проливая мимо рта на одежду, на пол.

– Может, уйдем? – сказала Зоя. – Не нравится мне тут.

– У людей праздник, – возразил я. – Престольный…

– И песня не нравится: “стрельнул, стрельнул”… – Зоя отвернулась и закрыла глаза.

Наконец появилась Ольга. Насколько я смог ее разглядеть, не старая, грудастая, пухленькое лицо, светлые глаза. Прямо из кино “Свинарка и пастух”, там они тоже во весь экран голосят.

Завидев Зою, театрально развела руками:

– Вас тут цельный коллектив!

С минуту рассматривала Зою, видать, не ожидала, что у нее соперница.

Бабы-то, было слышно, провожали ее шутками, но постанывали от зависти: мужик как есть натуральный, во дворе ждет. Опять, мол, повезло. Как на постой, сплошь мужчинный пол… То военный, как намедни, то ашо кто!

Про военного, который был намедни, мы тогда пропустили мимо ушей.

Как говорят, лопухнулись. И – зря.

– Ну и чево? – спросила Ольга громко, не отводя от Зои глаз.

– Да мы вот от Василия, – сказал я.

– С ночевкой, что ли? Ну так идем. Я через дом живу.

Пьяная Ольга про Василия почему-то не спросила. И тут мы не насторожились. А это был сигнал. Домик у нее оказался неказистым, без двора и без ограды. Под потолком голая лампочка, обсиженная мухами, стол из струганых досок, лавка у печки, железная кровать. В красном углу икона Николы Чудотворца, украшенная бумажными цветами.

Ситцевые занавески на окнах.

Хозяйка с порога ткнула рукой в кровать:

– Ложь бабу – и пошли! – Хохотнув, добавила: – Взад обратно! – При этом схватила меня крепко под локоть и потащила к дверям. Я, как мог, пытался отбиться.

– Нет, нет! Я устал!

– С ней, что ли, остаешься? – напрямик спросила хозяйка, указав на Зою.

– С ней.

– А почему с ней?

– Она жена.

– Во как! Отхватила целую горбушку! Могла бы и поделиться!

Стоя посреди избы и разглядывая нас, пораздумывала минуту-другую, махнула рукой.

– Пойду за измену с бабами допевать! – И тут же речитативом завела:

– Ох, женка, моя женка, изменница моя,

Мене ты изменила, любовника нашла!

Он тут же стрельнул женку и повернул коня,

Не выдержало сердце: пришлось убить себя!

На последнем слове с силой хлопнула за собой дверью, так что Зоя вздрогнула.

Прислушалась, выглянула за дверь. Увидав в сенцах, на лавке, деревянную бадейку с ковшом, набрала в горсть воды, ополоснулась.

Недоверчиво оглядела чужую постель с лоскутным засаленным одеялом, не раздеваясь, прилегла.

Не открывая глаз, протянула:

– Какое тут все чужое… Даже я себе чужая… И эта тетка… Как она смотрела…

– Как все.

– Нет. Не как все. У нее дурной глаз…

– Тебе показалось…

Я присел на край кровати. Зоя пошарила, нашла мою руку, положила себе на грудь. В полусне произнесла протяжно:

– Тоша… Хочу шампанского! У нас же с тобой романтический вечер. Для двоих. Как там, у Нади: неяркий свет, полное уединение… В избе… Вы, то есть ты, удивляйте спутницу неожиданными идеями… Можете принести ей закуску к шампанскому в посуде в форме розы…

Не отпуская моей руки, как делают дети, пугающиеся темноты или страшных снов, она на полуслове уснула. А я продолжал сидеть, не отнимая руку.

Помню этот последний вечер до мелочей. Последние мелочи нашей совместной жизни. История наша завершается. Все, что будет дальше, чужое. Как эта выхолощенная изба с запахами прелой соломы, постель с лоскутным засаленным одеялом, ситцевые занавески… Иконка с пыльными цветами. Незнакомая дурная Ольга…

Потом-то выяснилось: тетка не зря нас долго рассматривала. Пьяная, но что надо сообразила. Выскочив за дверь, ни на какие песни не пошла, а резво побежала в контору, где был телефон, связь с милицией и районом.

25

Сквозь дрему, еще не открывая глаз, я услышал странный свистящий звук, будто кто-то усиленно втягивал в себя воздух. Приподняв голову, увидел за столом при тусклом свете лампочки мужчину, хлебавшего звучно из миски.

Как в неприятном сне, возник знакомый профиль Петьки-придурка. При полной военной форме, в грязно-зеленом бушлате, подпоясанном ремнем.

Он даже форменную армейскую фуражку за столом не снял. Но он никогда ее не снимал, чтобы казаться значительней. Только боевая винтовка, с которой он не расставался, на этот раз была отставлена в угол.

Петька сразу засек мой вопрошающий взгляд из-за спинки кровати. Но от хлебова не отрывался, лишь самодовольно ухмыльнулся, блеснули стальные зубы. Доскреб миску до дна, старательно облизал деревянную ложку.

– Ну вот… И мы тут! – произнес так, будто мы с вечера только и делали, что вели душевные беседы. – Кричат: “Сбегли, сбегли!” У меня-то не сбежишь! Так? – Развернулся в мою сторону, уставился не мигая. Ждал, что я что-то отвечу.

Я же, пришибленный нежданной встречей, немо таращился на визитера из-за спинки кровати. Все представлялось, как продолжение дурного сна.