Вагончик мой дальний

Приоткрылась дверь, и встал на пороге Ван-Ваныч, в своей дурацкой шляпе, долговязый, несуразный, но сияющий от радости, что увидел нас.

– Майн херц! – воскликнул. – Нашел! Нашел!

Мы с Зоей переглянулись, но встали так, чтобы он от дверей не смог увидеть кровать. Того, что на ней.

– Вас отпустили? – первое, что мне пришло на ум выпалить.

– Как бы не так! – хихикнул он в усики. – Приставили на всякий пожарный случай рядового по имени Сеня. Славный мальчуган, такой счастливый, больше меня свободе обрадовался! Сейчас он очень веселый…

Слов “нетрезв” или “пьян” Ван-Ваныч из деликатности не употребил.

После сигнала из немецкой колонии, туда срочно отправили Ван-Ваныча, который, понятно, для ссыльной немчуры – свой в доску. Ему-то они все и выложат. Но ничего ему, конечно, не выложили. Так он объявил начальству.

На той же “кукушке” утренним рейсом, как было велено, они приехали в

Зыряновку и с ходу попали на бабий праздник, который за ночь вовсе не исчерпал себя. Милый мальчик Сеня зашел и пропал. С какой красоткой и на каком сеновале его теперь искать, Ван-Ванычу неизвестно. Хотя получается, что не Сеня его, а он теперь должен доставить рядового Сеню по назначению. То есть обратно в эшелон.

– А нас-то как отыскали? – спросила Зоя.

Он опять хихикнул.

– Майн херц! Да о вас и спрашивать не пришлось, бабы наперебой все рассказали! – с детской улыбкой вещал наш друг.

– И наша хозяйка, которая Оля, там была?

– Как же, как же! Певунья! И все о любви!

– А еще об измене? – подсказала Зоя и посмотрела на меня.

Что-то в нас, в нашем настроении было такое, что Ван-Ваныч замолк, вглядываясь нам в лица.

– Что-то случилось?

Зоя спохватилась, попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.

– Мы хотели бы… На два слова, – сказала она. – Не здесь, на улице.

Ван-Ваныч согласился. Мы вышли на крыльцо. Не могу понять, отчего мы с Зоей ждали ареста в доме, когда можно было давно его покинуть? Не бежать, нет, а просто уйти, чтобы не быть рядом с телом, которое мы не стали даже накрывать.

– Насколько мне известно, зондер-команда перекрыла все пути, – сказал Ван-Ваныч. – Вы не решили… Как бы сказать?.. Чтобы мирно сдаться?

– Решили, – отвечал я. – А насчет зондер-команды… Один из них – здесь!

– В доме?

– В доме.

– Кто?

– Петька-недоносок.

– Но он же послан вас искать! – воскликнул Ван Ваныч.

– Уже нашел! – недобро произнесла Зоя, бросив на меня мимолетный взгляд.

– Он здесь, да? Но я его не видел!

– Лучше не видеть, – сказала Зоя и опять посмотрела на меня. – Он…

Как вам сказать… – Она запнулась, подыскивая слова. – В общем, он…

Не живой.

В тусклом свете начинающегося дня было видно, как менялось выражение на лице Ван-Ваныча: недоумение, желание что-то понять, даже воспринять как шутку, а потом гримаса недоверия и испуга. Нам показалось, что он прослезился от напряжения. Глаза его повлажнели.

– Я могу посмотреть? – попросил он жалобно. Видно было, что он не до конца верит. Не нам. Себе.

Мы одновременно с Зоей кивнули. Проводили его взглядом. Вернулся он почти сразу и присел с нами на завалинку. Он не стал спрашивать, как это случилось, но лицо его было невероятно бледным. Сорвал лопух, стал вытирать торопливо руки.

– Там винтовка валялась, – пояснил, – в крови. Вот выпачкался.

Отбросил лопух и присел.

– Кто-нибудь видел? – спросил, понижая голос и глядя под ноги.

– Никто.

– Ага. Но скоро придут. – Это он уже сам себе. – Начнутся допросы…

Вы хоть придумали, что будете говорить?

– Скажем, как было! – воскликнул я.

– А как было?

– Ну как… Он хотел… Он пытался…

– С Зоей?

– Да.

– Не поверят. Ничему не поверят, – отмахнулся Ван-Ваныч. – Скажут, что боец вас застукал, словил, а вы напали на него, когда уснул, и, чтобы скрыть следы, убили красноармейца! Защитника родины! За это знаете, майн херц, что полагается?

Я сказал, что не знаю. Я, и правда, не знал. А Зоя спросила: “Что?”

В ее голосе я услышал тревогу. Даже страх.

Ван-Ваныч не ответил. Он не назвал ни срока, ни статью. Но я запомнил, как он вдруг засуетился. Он-то понимал, что вот-вот нагрянут те, кто нас не пощадит. Конечно, станут бить. Но потом будут допрашивать, как говорят, с пристрастием. И тогда говорить о помощи будет поздно…

Вспоминаю то раннее, едва забелевшее утро. Лаяли собаки, квохтали куры. Прозвучал и тут же аукнулся из-за леска голос “кукушки”, которая возвращалась в колонию из ночной смены. Но я сейчас о нашем немецком друге, о том, что он говорил. И делал. Я сейчас лишь до конца оценил, насколько Иоган был решительным человеком. Несмотря на его манеру негромко, даже робко разговаривать.

– Антоша, – обратился он ко мне, – мне надо с вами поговорить.

По-мужски. Зоя разрешит?

Зоя разрешила. Мы отошли за угол, на задворки, туда, где начинался огород и где у беспутной певуньи Ольги все заросло сорняками.