Вакансия за тридевять парсеков

На мой взгляд, он переигрывал. Кусок плитки с налипшим на нее цементом, будто выломанный из туалета привокзального общепита, такого траура не стоил. Внимательно присмотревшись, я покраснела: письмена на ней оказались не столь уж загадочными. Я сходу их опознала и уверилась в своей версии происхождения плитки с точностью до меридиана.

Финик, малопонятно скрежеща зубами, принялся собирать отлетевшие в сторону осколки, бережно складывая паззл из неприличных слов и рисунка с подписью «Ленка – дура». Выскочивший из ниоткуда робот-стюард попытался было честно выполнить свой труд, но был с гневным воплем отпихнут в сторону и покрыт такой высокопрофессиональной руганью, что мне захотелось записать ее в блокнотик. Роботам на этом корабле решительно не везло.

– Зачем тебе эта гадость? – уточнила я, присаживаясь рядом с потерпевшим.

– Это не гадость, а таинственный манускрипт! – Финик явно дулся на меня за порчу своей драгоценной плитки. – Расшифровать хочу.

Я закусила губу, чтоб не расхохотаться. Таинственный манускрипт, ага.

– Если переведу, не будешь на меня обижаться?

Глаза у Финика оказались пронзительно-травяные, с веселыми коричневыми крапинками, а голографические очки увеличивали их, добавляя сходства с совой Афины. Вертикальные третьи веки ошеломленно хлопнули.

– Ты знаешь этот язык?!

– Это мой родной. Ну-у, не совсем этот, но понять нетрудно…

– Нетрудно?! – взвизгнул лингвист. – Да я уже год над ней бьюсь!

– Это кусок плитки, – я улыбнулась и подала ему крошку отколовшегося цемента, – и на ней просто ругательства.

– Пойдем! – Финик собрал большую часть осколков и задом сдал обратно в отдел. На оставшийся мусор тут же набросился робот-стюард, едва дождавшийся ухода капризных людишек.

Отдел лингвистики казался небольшим. Пространство скрадывалось великим множеством стеллажей, по самый потолок заставленных книгами с неопознаваемыми корешками. Свободным от шкафов был только центр комнаты, но там свои метры отвоевывал большущий стол в форме баранки. Стол и полки над ним были завалены какими-то приборчиками, пружинками, чертежами, линейками и прочей дребеденью, выдававшей инженерный характер обитателей отдела. Коих, к слову, оказалось двое: при нашем появлении из-за стеллажа выглянула прелестная девчушка с пушистыми беличьими ушками. Приветственно махнув хвостом, она снова скрылась из виду, и я посчитала невежливым спрашивать, кто это такая.

Финик тем временем нырнул под стол и, оказавшись в центре баранки, торопливо зашарил по ящикам. Выудив потрепанный лист тонкого пластика и маркер, протянул их мне.

– Я не умею писать на вашем языке.

– А, точно… – Финик почесал затылок маркером. – Я б тебя научил, но работы валом. Диктуй тогда.

Ну, я и продиктовала. Уже на третьем слове щеки лингвиста заалели, как лист рябины в сентябре, а его коллега высунула любопытствующую мордочку с самого верхнего яруса стеллажей и ошеломленно захлопала ресницами. Четвертую фразу переводчик озвучивать отказался, не отыскав ей аналогий в неподготовленном для такого размаха фантазии всегалактическом языке, так что пришлось нарисовать описанный процесс для объяснения. С изобразительными способностями у меня неважно, но я честно старалась, вертя листок так и эдак, и в конечном счете проткнула его маркером насквозь в самом нужном для понимания месте.

– Ничего себе, – пробормотал Финик, но, тем не менее, ответственно все записал. – Даже не знаю, радоваться или огорчаться.

Мне тоже было слегка неловко, и я, в попытке сгладить конфуз, побарабанила пальцами по какому-то устройству на столе.

– Осторожно, там песни мо… – крикнула с высоты коллега Финика.

Остальные слова потонули в… даже не знаю, как назвать акустический кошмар, грянувший, как только я провела пальцем по прибору. Я отпрыгнула от стола, изо всех сил затыкая уши, но все равно слыша ужасающий вопль, вибрировавший где-то в горле и пробиравший до печенок. Звук сотни зашкаливших микрофонов наполнил все вокруг с неотвратимостью цунами. Перед глазами заплясали черные мушки, сердце скакало, как племенной конь в призовом забеге. Я поняла, что выпадаю из происходящего, и тут все прекратилось. Остаточный звон в ушах сменился благодатной тишиной.

– Что это за …?! – обогатила я лексикон Финика еще одним неизведанным словом.

– Брачная песнь кантикумских мокриц, – пояснила его коллега, удивительным образом успевшая спуститься с верхотуры и отключить адский прибор. – Повезло, что громкость минимальная была. Человека мокрички на раз вырубают.

Финик выполз из-под стола, под который свалился в первую же секунду дивного концерта, и сфокусировал упрямо сползающиеся в кучку глаза.

– Орика, я же просил не оставлять эту мерзость в плеере!

– Ой, подумаешь, сейчас уберу, – небрежно пожала плечами Орика и, вытащив флешку из устройства, ускакала с ней под потолок, перепрыгивая с полки на полку так, будто законы гравитации ее не касались.