Вахтанговец. Николай Гриценко

Все чаще мне представляется, что сами актеры, не снисходя до слож

ных «научных» терминов, собственными способами и словом способны

ввести в «тайну» куда проникновеннее, точнее, чем критика, смотрящая

спектакль из зала, пребывающая «по ту сторону черты». Так Юлия Кон

стантиновна Борисова, которая очарованием простодушия и божествен

ной детскостью, стихийностью и могучим темпераментом; не умствую

щая, а живущая умным сердцем; актриса интуиции и наития, по твор

ческой природе особенно близкая Гриценко, - рассказала мне о нем.

Его Прекрасная Дама, его Настасья Филипповна и Стряпуха, в которую

во время работы над «Идиотом» он был влюблен, но так опасался Исая

Спектора - мужа Юлечки, всевластного, легендарного зам. директора

Вахтанговского театра, что назначал Борисовой свидания лишь далеко

от Арбата, на Воробьевых горах.

Случай, который Юлия Константиновна рассказала, произошел во вре

мя спектакля «На золотом дне». В театре его знают, помнят, с удоволь

ствием на разные лады повторяют. Я об этом не знала, слушала в пер

вый раз. Но мне показались важны, поразили, даже потрясли - и смысл

рассказанного Борисовой, и манера, и интонации невероятной простоты,

даже простодушия, с которым она, в большой комнате своей квартиры,

во время многомесячной нашей работы над книгой, смеясь, умиляясь,

любя давно умершего Николая Олимпиевича, вдруг в полную силу начи

ная играть, представлять передо мной комическую и чудесную ситуацию,

о друге и партнере говорила:

«Началось с того, что Ремизова сняла с роли купца Молокова - отца

моей Анисьи - Сергея Владимировича Лукьянова. Я не могла понять, чего

Александра Исааковна хочет, почему она кричит на репетициях. Мне ка

залось, что земной, мощный, глубокий актер, сибиряк, которого вахтан

говцы привезли из Омска, где были в эвакуации, репетировал восхити

тельно. А она взяла да и заменила его Гриценко.

Мы стали работать. Прошло какое-то время и вот однажды я подума

ла: «Про Лукьянова-Молокова могу рассказать. Он играл могучего и по

верженного, раздавленного врагами-конкурентами купца. У него получа

лась страстная, но и абсолютно ясная, понятна роль. А Гриценко - со

творял чудо. Этого нельзя было выразить словами, «поймать», зафикси

ровать телекамерой, снять в кино… Это надо было видеть и чувствовать

142

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

«На золотом дне».

Засыпкин - Николай Бубнов, Молоков - Николай Гриценко

(Так происходит в спектаклях и на репетициях Петра Наумовича Фоменко,

когда кажется, что у него даже воздух играет. Таинственные токи возника

ют между актерами-партнерами, идут со сцены в зал и обратно, от зрителя

к исполнителям). Я подумала и о том, что Ремизову, наверное, отталкивало

от Лукьянова его природное мхатовское. В Гриценко же было вахтангов

ское. Такой купец, какого Сергей Владимирович играл, мог существовать

143

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

144

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

145

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

в жизни. Такого, как у Гриценко, быть не могло. И Мамин-Сибиряк на

писал Молокова другим. Но невероятное в человеке Гриценко оправды

вал. Мы точно знали, что этого не может быть, но так же точно знали,

что это есть. «Оправдание невероятного, небывалого» - и есть вахтангов

ское направление. Я дружила с Николаем Олимпиевичем и его сестрой

талантливой драматической актрисой Лилией Гриценко, очаровательной,

обаятельной, с необыкновенным оперным голосом, но особенно - с их

матерью. Она не раз мне говорила: «Знаешь, Юля, вот я смотрю на Колю

и на Лилю и думаю: «Господи, неужели это мои дети? Спасибо Господи,

что они у меня такие!…»

Однажды эта самая мама Гриценко пришла к нам на спектакль «На зо

лотом дне». Не «мама-зритель», а очень театральная мама, которая не вы

лезает из театров, смотрит все премьеры. В антракте после первого акта

она появилась в моей уборной, похвалила меня за Анисью, а потом осто

рожно спрашивает: «Юля, я с такой радостью смотрю спектакль, а когда

же Коля- то мой выйдет? У него, наверное, роль совсем маленькая?»

Я изумилась: «Фаина Васильевна, да вы что?! Он же весь акт не сходил

со сцены…» Мама: «А кого же он играл?» Я: «Да моего отца!…»

Мама: «Вот этот рыжий, с гнусавым голосом, с носом-картошкой -

Коля?!!»

И это говорила мать, которая видела сына во всех его ролях. И не узна

ла его - огромного, кудлатого, заросшего бородой, с багровым носом -

картошкой, с гнусавым голосом… Театр «входил» в любое создание Гри

ценко и возникало чудо. Но это невероятное, чего не могло быть в жизни,

действовало гораздо сильнее, чем то, что в ней могло быть… Знаменитую

мизансцену с нырянием Молокова под диван Гриценко репетировал чуть

ли не 250 раз. Я уговаривала его поберечься, приносила ему бутылки с го

рячей водой. У него сильно болела язва желудка. Он так и репетировал,

прижав к животу самодельную грелку. А родилась мизансцена «с ныря

нием» случайно. На сцене стоял низкий диван. По низу сидения повесили

длинную густую бахрому, отчего казалось, что щель между диваном и по

лом совсем узкая. На самом деле она была шире. Большой Гриценко туда

влетал. Зрительный зал ахал оттого, как он туда попадал.