Вахтанговец. Николай Гриценко

жания и содержания как формы, вовлечения зрителей в сценический мир

светлого праздника «со слезами на глазах», спасительного пира во время

все повторяющейся чумы.

Инна Вишневская

134

Несказанное…

Так в девятисотые годы прошлого века говорили о том, что невозможно

выразить словами.

Николай Олимпиевич Гриценко был гениальным актером и едва ли не са

мым таинственным из вахтанговцев. Понять, как он это делает на сцене,

следуя каким законам, благодаря какому умению или знанию, - невозмож

но. С годами мне все более казалось, что он абсолютно соответствует из

вестному суждению Вахтангова о том, что сфера действия Гения подсозна

ние; иррациональное, интуиция, вдохновение, фантазия, наитие, мираж…

Нельзя было определить, где граница возможного для него и что ему как

актеру недоступно. Он мог быть на сцене наивным, словно малый ребенок.

Шепелявым, косолапящим, прелестно важным Тартальей в «Принцес

се Турандот». Мог в «Стряпухе», в трагикомической ситуации побитого

и отвергнутого возлюбленного, «нести» казачью горделивость, мужскую

стать Степана Казанца.

Гармоничный, пропорциональный, красивый, обладатель тенора мяг

чайшего, сокровенного звучания, светлых глаз, «мерцающих» на сму

глом лице, - он мог, гротескно уродуя себя (похоже, что с наслаждением),

на вывернутых плоских ступнях, казавшихся громадными, являться

на сцену гнусавым ментором Мамаевым («На всякого мудреца довольно

простоты»).

Кажется, для него не было разницы между большими и маленькими

ролями. В «Дне-деньском» А. Вейцлера и А. Мишарина в единственном

коротком эпизоде он играл сталевара, уходящего на пенсию. После про

щального торжества в родном цеху, весь увешанный подарками в ко

робках и без, с воздушными шариками для внуков, возникал в кабинете

директора Друянова (М. Ульянов), чтобы попрощаться. Текст роли был

скудный и нормальному, обыкновенному актеру нечего было бы в эпизо

де делать. Премьер труппы, знаменитый Гриценко имел право отказаться

от подобной «малости». Но ведь не отказался же!… И не одна легендарная

дисциплина старших вахтанговцев была тому причиной.

Конечно, он «озоровал» (или «хулиганил», как говорят о себе в похожих

случаях нынешние новые актеры, увлеченные эксцентриадой, балаганом,

шутовством). Необъяснимо становился громадным, нескладным. (Отче

го Ульянов-Друянов, в жизни - нормального среднего роста, превращал

ся в маленького). Не шел, а перемещался. В галстуке и парадном костюме,

в медалях и орденах, в сверкающих не ношеных штиблетах (в театре пом

нят, что Николай Олимпиевич попросил у реквизиторов ботинки на два

135

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

«Стряпуха замужем». Степан Казанец

номера меньше, чем следовало), - он ступал неуверенно, неловко. От не

привычки его героя носить узкую обувь? Или оттого, что сталевары, как

правило, жестоко страдают от ревматизма? (В раскаленном цеху по низу

дует ледяной ветер). Говорил уже не тенором, а дискантом, идеально

освоив малороссийский говор. «Шарнирные», из «сочленений» и углов

движения что-то смутно напоминали. Словно небольшой экскаватор во

рочался в просторном директорском кабинете.

Виртуозный формальный эксперимент восхищал. Но было здесь и нечто

большее, важное по смыслу. Человек, проработал на производстве, с ме

таллом, с механизмами долгие годы и стал в некотором смысле частью,

«подобием». Уходил и уносил с собой, «в себе» свое прошлое. Особенным

счастьем актера Гриценко - как и Борисовой, и Яковлева, и Ульянова, -

было волею судьбы оказаться на «своем месте» и в «свой час». В театре

им. Евг. Вахтангова, под рукой и возле «Моцарта драматической сцены»

Рубена Симонова, Александры Ремизовой создательницы замечатель

ных спектаклей, сотворительницы выдающихся артистов и именно в по-

слесталинские годы, когда еще не уничтоженное клеймо «формализма»,

постепенно «выцветая», куда реже, чем в недавнем «прежде», угрожало

художникам, позорило и убивало их.

136

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

«День- деньской». Сиволобов

Один из самых глубоких психологов вахтанговской сцены, Гриценко был

одновременно и вдохновенным «формалистом», неистощимым сочини

телем форм. Как свидетельствуют немногие, последние из его партнеров,

на каждую репетицию он приносил новое и свое, нисколько не опасаясь

лишнего и чрезмерного. Вдоволь насмеявшись, Симоновы - старший

и младший, Ремизова лишнее отсекали. А он обижался по-детски. Но сме

шить, поражать в комических ролях он умел несравненно. Это как бы

137

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

ожидалось от него. Подразумевалось. Тем более, что комедию он играл

с невероятной легкостью и свободой.

Напротив, роли драматические и трагические, при глубоком, неотступ

ном сопереживании, слежении зрителя за судьбой героев, рождали у ви

девших некую оторопь, «род испуга». В особенности, у тех, кто Николая

Олимпиевича знал. Ибо совершенно невозможно было понять, откуда

в нем, «детском» человеке, по-детски капризном, упрямом; по вахтангов

ским преданиям, - не самом умном на свете; не интеллектуале и не книж

нике, а скорее из тех актеров, «которые одну книгу прочли, а вторую, до