Впрочем, по всей видимости, она далеко не всегда была собой довольна: «После Литературного института, отделения поэзии, я стихи перестала писать совсем, считала — надо или писать очень хорошие, или вообще не писать…» [42, 209]. Встреча с Гаврилиным была для неё своего рода спасением, возвращением к себе: «И вот — первая песня «Сшей мне белое платье, мама», а потом обвал — и циклы, и песня за песней…»
О совместной работе с Валерием Александровичем, уже после его ухода, Альбина Шульгина рассказывала на конференции, проходившей в Вологде во время первого гав-рилинского фестиваля (1999): «В песнях он обычно шёл от поэзии. Я говорила: «Валера, вот есть слова…» Хотя несколько песен сделано как подтекстовка, например «Мама». Инициатива чаще исходила от него, так как я, человек киношный, в то время много работала на «Ленфильме». Сценарист всё же подсобная работа, а Валера — это была отдушина, где можно было быть самой собой.
Я понимала, что встретила человека совершенно гениального, и жадно бросалась на любые его замыслы, была готова сделать всё… Вот скажет: «Сделай мне телефонную книгу», — и я делаю. Бросала кино — понимала, что такого больше никогда в жизни не будет… Мы с ним в один день родились, он — 17 августа, я 18-го, вроде даже в одну ночь… 17-го я уходила в лес, всё разговаривала с ним… И, оказалось, это было главное дело моей жизни.
Сейчас начинаю писать, и всё вроде хорошо получается, а потом… Валеры ведь нет… А бывало и так: он звонит мне: «Альбиночка, нужны стихи, чтобы если будет петь мужской голос, то было бы объяснение в любви, а если женский — была бы колыбельная. Ты можешь это сделать?» — «Конечно, Валера, а когда нужно?» — «Хорошо бы сегодня к вечеру…» И я делаю «Утоли мои печали…», читаю ему по телефону. Я уже точно знала, что он тончайший человек, я по оттенкам каким-то, по тишине в трубке понимала — попала я в точку или нет. Никогда не было «хорошо», «нормально». Только молчание такое, шуршание… И через всё расстояние, что нас отделяет, чувствую — он заплакал. «Всё в порядке?» — «Да…» Я знала даже длину паузы» [42, 209].
Это не такое уж частое явление, когда поэт находит «своего» композитора, а композитор «своего» поэта, и живут они в одно и то же время, и оба ещё молоды, полны творческих сил и надежд. Гаврилин подчёркивал: содружество с Альбиной «не только помогает мне сочинять, но зачастую оказывает на мои сочинения огромное влияние, и я подчиняюсь ему охотно и с радостью» [21, 124].
Валерий Гаврилин и Альбина Шульгина вместе создали много прекрасных сочинений: вокальный цикл «Вечерок» и вокально-симфоническую поэму «Военные письма», кантату «Заклинание» и вокально-симфонический цикл «Земля», романс «Вянет и алый цвет» (для второго «Вечерка») и балладу «Скачут ночью кони». И, конечно, песни: «Сшей мне белое платье, мама» и «Любовь останется», «Как высок ты, отчий порог» и «Я отсюда родом-племенем», Припевки и «Не бойся дороги!», «Мама» и «Шутка», «Город спит» и «Август месяц, август-жнивень». Последняя (для мужского ансамбля
В незамысловатой истории раскрывались общечеловеческие темы, но говорилось о значимом очень просто, ненавязчиво — как и в стихах Шульгиной. Таков её стиль: сказать о самом главном в двух словах — но эти «два слова» порой действуют сильнее, чем многотомный труд. Таков и почерк Гаврилина: одна неброская деталь — и всем ясно, какова мизансцена, один штрих — и слушатель понимает, кто главные действующие лица и о чём их переживания.
Музыка Гаврилина к «Месяцу августу» договаривала то, что оставалось за кадром, расцвечивала чёрно-белую ленту в яркие тона. Многие темы впоследствии вошли в известные и всеми любимые сочинения, по большей части — в поэму «Военные письма». Среди них и напев на стихи Шульгиной.
По сюжету фильма хоронят главу семьи: длинная процессия — вдова, дети, внуки, односельчане идут за гробом. А за кадром женские голоса выводят лирическую песню. И слова её — простые, словно народные — не столько о завершении, сколько об извечном продолжении жизни: «Август-месяц, август-жнивень, две малиновых зари. Постоять, да оглянуться, да подумать не спеша… Под таким высоким небом, на такой большой земле пахнет хлебом, пахнет хлебом, сытным запахом полей. Август-месяц, август-месяц и последний гром вдали…»
Эти строки позже были немного переработаны Шульгиной, и та же песня, только теперь с названием «Месяц май», зазвучала в исполнении детского хора в «Военных письмах» — как финал трагедии, её заключительный светлый аккорд.