Валерий Гаврилин

«Постоянная жизнь души и сердца <…> немыслима вне родины, вне народа. Я так воспитан. Я думаю, нельзя стать настоящим художником, трепетным, к творчеству которого желали бы прибегнуть в трудную минуту, без ощущения своего народа, своей страны. На тему о России придётся высказаться и мне. <…> Нужно будет сказать, как я понимаю мою страну. Но выскажу я это только в музыке. Только!» — Гаврилин [19, 325].

«Искусство, в котором присутствует Бог как внутренне пережитая идея,

будет бессмертным <…> Задача искусства — открыть, раскрыть человеческую душу» — Свиридов [39, 90, 155].

«Всегда современно только то, что будет жить вечно. И пускай они[134] лучше подумают не о сугубой современности, а о том, что постоянно. А постоянна — человеческая душа, её тоска по прекрасному, её доброта и её желание сделать что-то хорошее. <…> Всё-таки лучшие люди не считали, что живут исключительно для искусства, они занимались творчеством в помощь душе» — Гаврилин [19; 270, 324].

«Надобно понимать музыку как составную часть общей духовной жизни нации, а не как обособленное ремесло» —

Свиридов [39, 125].

«Когда-то Александр Трифонович Твардовский резко отозвался по поводу поэтов, которые, выходя в жизнь, сразу начинают писать для своих коллег… Так вот, в музыке это, по-моему, — наше главное несчастье. Некоторые композиторы сумели убедить слушателей, да и друг друга тоже, что музыка — искусство сложное, непонятное, что для его постижения непременно требуется специальное образование. И спрятались за сей эстетический бастион» — Гаврилин [19, 201].

«Потеряно чувство «соборности», общности между людьми. Есть лишь «чувство локтя» у маленьких групп, желающих обособиться, самим себя же «привилегировать», отделиться от «народного», разделить на «группы» сам «народ», себя во что бы то ни стало возвысить, но не в одиночку, а «кучно», группой. «Мир искусства», салон, интеллектуализм, якобы умный, а на деле: глупый, мелкий, ничтожный» — Свиридов [39, 125].

«Как быть с нашим нынешним отчуждением, ежевечерне культивируемым телеэкраном? Нам навязывают индивидуальный стиль поведения в жизни: бери, бери один, бери себе, преуспевай лично… Затоскуешь даже по школьному коллективизму. Неужели прорастёт и расцветёт запрограммированное чужое: каждый за себя — один Бог за всех?» — Гаврилин [19, 387].

Свиридов посвятил Гаврилину и его творчеству не одну заметку. Зная хлёсткое слово Георгия Васильевича, можно было бы предположить, что в адрес гаврилинских опусов высказывались порой и критические суждения. Но ничего подобного! Музыка Гаврилина, как и его мировоззрение были настолько близки Свиридову, что никаких негативных отзывов о творчестве ленинградского коллеги и друга он не оставил.

Есть, например, такая заметка Свиридова (Тетрадь 1982–1983): «За последние годы талант Гаврилина разворачивается по-настоящему. Он работает в разных жанрах и везде остаётся самим собой. Его музыка глубока, чиста, она наполнена благородством чувства, она идёт от сердца, и люди это мгновенно чувствуют. Их не обманешь. Людей можно обмануть лишь на короткое время. Они отличают подлинное искусство от подделки под искусство, сухое, фальшивое, рассудочное звукоплетение, обязательно сопровождаемое крикливой рекламой. Без этого подобное искусство существовать вообще не может. Это известно уже очень давно, с начала XX века. Реклама, а ещё лучше скандал входят составной частью (в это искусство, сюда) уже заранее.

Но нелепо рекламировать «Всенощную» Рахманинова, кричать о её гениальности, новаторстве, «новых средствах» и т. д. Она в этом не нуждается, да и подобные слова, ставшие базарными терминами, не подходят туда, где живут высокий дух, скромность и подлинное творческое величие» [39, 437].

Автор «Перезвонов», в свою очередь, в литературных текстах нередко упоминал имя Георгия Васильевича, называя его не иначе как своим учителем. Кроме того (помимо отдельных высказываний и заметок), оставил ряд развёрнутых статей, посвящённых творчеству Свиридова. О первой из них — «Мой Свиридов»[135] — Георгий Васильевич писал Гаврилину: «Перед Новым годом я получил от А. Н. Сохора Вашу статью. Она произвела на меня сильное впечатление, которое трудно объяснить в письме. Ваши мысли и само понимание искусства исключительно близки мне. Статью надо печатать такой, как она Вами написана. Вы обладаете подлинным литературным даром (что я заметил уже давно!), имеете свой язык, стиль и манеру высказывания. Исправлять Вас — это значит портить Вас» [21, 191].