Однако о своём желании Гаврилины не забыли. И в 1978-м, после тех самых памятных авторских вечеров в «Октябрьском», где прозвучали романсы и песни, «Скоморохи» и «Военные письма», поиски дома возобновились. Наверное, в этом не было ничего удивительного: человеку, рождённому в деревне, необходимо периодически вырываться за пределы шумного городского пространства, иметь свой клочок земли.
В итоге Ольга Яковлевна через своих знакомых выяснила, что в районе железнодорожной станции Строганове, в деревне Остров продаётся изба с яблоневым садом. Это было как раз то, что нужно. И неважно, что дом построен до войны и в нём всего две небольшие комнаты да три окна, главное — цветущие деревья, смородина, розы, сирень, русская печь, сени, веранда, завалинка… Одним словом, всё самое привычное, родное. Валерий Александрович ни минуты не сомневался, что этот дом предназначен именно его семье. Основная загвоздка заключалась, конечно, в цене: изба стоила 3000 рублей, а у Гаврилиных было всего 1400.
Тогда на помощь вновь пришёл неизменный ангел-хранитель — Т. Д. Томашевская: она одолжила денег, и дом был куплен. «Продажа домов тогда была запрещена. И ни ходатайства Союза композиторов, ни обращение в райком партии Гатчины ничего не могли изменить. Валерий решился на отчаянный шаг — отдать деньги хозяевам без оформления, «под честное слово». Так и сделали. «Как будет, так будет. Но ведь как-то будет!» — любимое изречение Валерия. А через три месяца вышло новое постановление, разрешающее продажу домов. Теперь мы уже могли соблюсти все формальности» [Там же, 199].
Итак, Гаврилины начали обживать новый дом. Во-первых, необходимо было построить забор, поскольку местные коровы, не считаясь с правами новых хозяев, периодически захаживали в яблоневый сад. Во-вторых, нужно было всё как следует распланировать: Валерий Александрович сам решал, куда посадить малину, где будут расти тополя, а где лучше всего приживутся рябиновые деревья, принесённые из лесу вместе с землёй.
Естественно, в срочном порядке было приобретено пианино (потом, правда, его «убила» сорокаградусная зима), организовано собственное водоснабжение (чтобы всякий раз не путешествовать на колонку к соседям), осуществлён микроремонт: для этого Гаврилины пригласили друзей и родственников, которые дружною толпой помогли проконопатить всю избу.
Зимой Наталия Евгеньевна регулярно приезжала отапливать дом, но это не спасло ни пианино, ни огромные запасы картошки, хранившиеся в подполье. Картошку пришлось выбросить, а инструмент владимирской марки заменить на «Красный Октябрь». Последний теперь постоянно путешествовал из Ленинграда в деревню и обратно.
Валерий Александрович сам копал землю, выкорчёвывал пни, колол дрова — в общем, занимался любимой деревенской работой. Кстати, в одном из интервью по этому поводу он отметил: «Я воспринимаю возможность заниматься искусством как подарок от людей, и если понадобится заняться чем-то другим, в любой момент готов это сделать. А что мне близко — по рождению, по складу характера, — это сельский труд» [19, 149]. Однако после работы, осознав, что не в состоянии теперь сесть за инструмент, он сокрушался: «Что я наделал с руками! Ведь я не могу играть! Я забыл, что я музыкант!» [21, 201]. «Рвения поубавилось, — отмечала Наталия Евгеньевна, — но такова уж была его натура, не терпевшая никакого беспорядка и чувствовавшая, что он, как мужчина, за всё в ответе. Поэтому время от времени он делал «зигзаги» (его выражение): то стул старинный отреставрирует, то замки исправит, а то и за лопату возьмётся. Помнится, как в ноябре мы из карьера тянули плохо двигавшуюся по снегу, смешанному с землёй, допотопную тележку, с верхом наполненную песком. Ухабы, подъёмы, спуски давались с большим усилием. И Валерий, на долю которого пришлась основная тяжесть, потом признался мне, что надорвался: позвоночник стал побаливать» [Там же].
Но при всех хлопотах жизнь в деревне неизменно восхищала: это и походы за грибами, и сбор яблочного урожая, и долгие прогулки всей семьёй. А ещё — вечерние посиделки. Приезжали в Строганове Шульгина, Додин, Максимов… Очень нравилось Гаврилину общаться с деревенскими жителями: их язык и манеру общения он знал с детства, а потому соседи по даче сразу приняли ленинградского композитора за своего.
Однако деревянный дом был капризным. Начала разваливаться старая печь. Печника нашли в соседней деревне, он велел принести ему определённое количество вёдер глины и песка. И вот Валерий Александрович с супругой пошли к известной на всю округу глиняной яме. «Валерий опустился в яму и «выдавал на-гора» вёдра с глиной, которые мы отвозили на тележке домой. Уже полдень, а печника нет. Явился он во второй половине дня, и не вполне трезвый, но печь разбирать начал. Пыль стояла столбом, а мы с Валерием весь мусор и битые кирпичи выбрасывали через окно в сад. За два дня печь была разобрана, а за окном высились груды мусора» [Там же].