Валерий Гаврилин

— Не совсем так. Я как композитор старался быть верным несколько иной точке зрения на Тёркина. Тема красоты жизни, тема человека — вот что руководило мною при работе над балетом. Хотелось — уж не знаю, вышло ли? — проникнуть вовнутрь этого балагура, как вы выразились. А он-то, Василий, гораздо шире, глубже, если вчитаетесь в Твардовского. Кто-то видит внешнее. Ох, как умеет повеселить солдат в трудную минуту, взяв в руки трёхрядку! Твардовский — как истинный поэт, философ — видел, по моему глубокому убеждению, своего героя иначе. Не только, не столько скомороха, способного потешить публику в час привала. Неунывающий? Да. Но идёт-то Твардовский от былинных образов русского солдата-мудреца, добрейшей души человека. Любвеобилие. Умение сострадать. Умение поддержать фронтового собрата в трудном военном лихолетье — вот что видится главным в легендарном Василии. И ещё — его потрясающее умение оделять жаром собственной души других людей. Как нам сегодня не хватает подобных Тёркину добрых молодцев!» [19, 191–192].

Из этого разговора ясно, что на протяжении долгого времени Гаврилин и его коллеги по балету обсуждали в качестве литературной первоосновы не «Дом у дороги», а «Тёркина». Именно таким был изначальный замысел А. Белинского: к сорокалетию Победы он планировал создать спектакль «Василий Тёркин». Но В. Васильев этих устремлений не разделял, справедливо полагая, что невозможно представить столь масштабный сюжет в балетном жанре. Поэтому и остановились в итоге на «Доме у дороги».

Перед записью музыки (9 июля 1984 года) композитор сильно волновался, почти не спал. Белинский тоже нервничал — ждал прибытия машины с челестой и гуслями (последние находились в ремонте). Потом машина приехала, начали записывать музыкальные темы на плёнку. Все отметили, что гусли прозвучали в частях «Набат», «Плен» и «Вальс» как нельзя кстати. (Гаврилин придумал, что должны быть непременно гусли, для этого подключил к оркестру, которым дирижировал Горковенко, Наталию Давыдовну Сорокину — гусляршу из Оркестра народных инструментов имени В. В. Андреева[219]

. При дальнейших исполнениях гусли, к сожалению, стали заменять арфой.)

Кстати, знаменитый Вальс, который явился родоначальником балета, долго у Гаврилина не складывался, никак не получалось отыскать ту единственную щемящую интонацию. Но потом верные звуки нашлись сами собой, сложились в грандиозную поэму о войне, о жизни, о смерти и о любви. Композитор сыграл эту музыку Я. Бутовскому, и тот не знал, что ответить, слёзы подступали к горлу, и никаких слов не хватало, чтобы выразить восхищение. А Мастер запросто, доверительно поделился своей тайной. Диалог с ним Бутовский записал: «Повернулся к роялю: «Танцплощадка. Духовой оркестр. Последний раз танцы… Перед уходом на фронт…» Стал играть прекрасную вальсовую тему, но как-то слишком медленно. Я шевельнулся в кресле. Он остановился, посмотрел на меня. Я сказал: «По-моему, слишком медленно…» — «Нет, быстрее нельзя… Это последний вальс…» Потом он стал играть второй, новый кусок вальса. И с первых же тактов я замер и не пошевелился до конца. Когда он кончил играть, мы оба долго молчали[220]. <…>

Валерий улыбнулся и сказал: «А знаешь, что это за тема? Это второй голос «Что стоишь, качаясь…»» Он снова начал играть тему, подпевая. Это было удивительно! Я сказал, что не заметил связи с песней, которую очень люблю. «Я её тоже очень люблю. Там смысл глубокий — тянутся друг к другу и не могут соединиться… Никак…» Потом он как-то хитро улыбнулся, может быть, даже подмигнул: «Только ты никому об этом не говори» [45, 110–111].

Этот вальс автор посвятил А. А. Белинскому. Несмотря на все волнения, запись прошла очень хорошо, и даже автор, услышав свою музыку, отметил: «Действительно, здесь вся жизнь» [21, 328].

А ещё писали знаменитое соло баяна — пронзительный одноголосный наигрыш[221] — и другие темы военного балета: «Праздник», «Заклинание» (это, к слову сказать, инструментальный вариант той самой кантаты на слова Шульгиной для женского хора; потом в балете номер стал называться «Атака», а в изданном совсем недавно полном варианте партитуры (2016) — «Бой»), И, разумеется, «Птицы» — кульминацию всего действа, получившую в окончательной версии название «Набат». Его можно отнести к самым трагическим страницам музыки Гаврилина, наряду с инструментальным предпоследним номером «Военных писем», «Зимой» из «Русской тетради», частью «Белы-белы снеги» из «Перезвонов»…

Надрывается, бьётся неотвязный тревожный колокол, и на его фоне — сперва две скрипки, затем четыре струнных инструмента выводят песенно-причетную бесконечного дыхания мелодию. И поскольку поют здесь голоса высокие и к тому же достигают самых пронзительных своих пределов, становится ясно, что принадлежат они женщинам, что это бессловесное стенание — горькие проводы самых близких под грохочущий набатный звон.