Валютчики

— Иди уже, не заставляй ребят ждать, — сказал я, напомнив о стоящем у подъезда броневике.

— Ладно, — Серега чуть сбавил тон, с нездоровым интересом глядя на меня, — ну ты сам-то хоть понимаешь, как вам повезло?

— Пытаюсь, — честно ответил я и зевнул, — ты уйдешь когда-нибудь?

— Пока! Чертов везунчик!

Подхватив сумку, он направился к дверям. Услышав хлопнувшую дверь, я посмотрел на телефон и быстро набрал семь цифр.

— Алло, — произнес голос, от которого внутри меня все растаяло. — Алло? Кто это?

Я вдруг позабыл все слова, что собирался сказать ей, и молчал, слушая ее дыхание.

— Ден?

— Привет, милая. Я так соскучился…

Глава 5

…Зима в том году выдалась суровой и лютой. Настолько, что даже мне, хвалено-закаленному, гордо плюющему на мороз в тоненьком демисезонном пальто, порой казалось, что мир вот-вот замерзнет, а потом расколется. Или сначала расколется, а потом окончательно замерзнет. Но мир продолжал терпеть, чего нельзя было сказать о моей непокрытой ничем, кроме копны волос, голове. Да, я не носил шапок. Ну, не мог я их носить и все! Одни давили, голова потела, как если бы ее всунули в духовку с яблочным штруделем, другие наползали и, что характерно, всегда на глаза. Были которые вроде и подходили по всем параметрам (не давили, не сползали), но мне не нравились. Точнее, это я самому себе не нравился в шапке, и дело было не в ней, а в моей внешности, которой не шел ни один головной убор (корону, правда, не мерил, ручаться не могу — может, и смотрелась бы).

Словом, ходил, а в основном бегал я по улицам замерзающего города без шапки, надеясь на пылкий темперамент, горячую кровь и магическое слово «авось».

— Не помрем! — бодро говорил я, выбегая из теплого помещения биржи и добавляя про себя волшебное слово.

На улице наворачивались слезы, дышать становилось трудно, и кто-то внутри меня гневно кричал о мозгах, которым явно чего-то не хватает. Возможно, речь шла о шапке.

Так я и бегал, живя верой в то, что менингит авось да минует, зима — когда-нибудь, но закончится, и морозов таких наверняка уже не будет. И вера моя была крепка до того самого дня, а точнее 21 января 1994 года, когда…

…Как обычно с утра нужно было во «Внучку» встречать курьера из славного сибирского города. Денег он вез не так много, но Сергей, друг и компаньон, очень просил не опаздывать, и причина, надо сказать, была уважительной. Дело в том, что в этот раз летел новый курьер, о котором я знал совсем немного — сибиряк, 40 лет, зовут Михаил, одет в пальто и соболью шапку с высокой тульей. И еще — его жена была крестницей Сергея, которой он помогал в те нелегкие годы как мог — деньгами, советом, шуткой. В этот раз помощь заключалась в предложении Михаилу поработать курьером, за что полагались неплохие деньги. С одним условием — ни в самолете, ни в Москве Михаил не притронется к спиртному.

Да, Миша был алкоголиком. Из тех, кому нельзя даже видеть спиртное, потому что остановить его в этом случае могла только смерть. Инструкции, полученные от Сергея, состояли из трех пунктов:

1. Не опаздывать, ибо Михаил в Москве в первый раз, мало ли чего. 2. Взять деньги, отвезти в гостиницу, откуда нужно было забрать его, чтобы отправить вечерним десятичасовым рейсом. 3. Ни в коем случае не давать пить! Ни грамма! Именно так, с восклицательным знаком. Сергей начал объяснять, что такое «запойный алкоголик», но я успокоил его, заверив, что он у меня даже из номера не выйдет…

…В семь тридцать я был уже во Внуково. С депутатским залом тогда были кое-какие трудности, и встречать Михаила предстояло в общем зале. Уточнив время прилета задерживающегося самолета, я зашел в кафе на втором этаже, больше похожее на советские стоячие столовые. Заказал кофейный напиток (как было написано в прейскуранте), поискал стол с относительно чистой поверхностью, проверил на качку (качался, но не критично) и поставил на него обжигающий руки пластиковый стаканчик. Запах напитка напоминал военные романы, в которых часто употреблялось слово «эрзац» (галеты, кофе) — от «кофейного напитка» пахло так, словно кто-то на резине жег сахар. А может и наоборот.

Я отхлебнул — что-то горько-сладкое все с тем же замечательным привкусом горелой резины, едва не убившим мои вкусовые рецепторы, но это оказалось именно тем, что было так необходимо полусонному сознанию. Весь вчерашний день мы провели с Майей, с которой у нас совпали выходные. А также вечер и, разумеется, ночь. Ночь, как ночь, только очень уж бессонная. Впрочем, с Майей и не могло быть по-другому — пылкая и нежная одновременно она страстно любила жизнь во всех ее проявлениях, не желая терять ни одной ее минуты…