Валютчики

Намеренно сократив первое слово и придав своему лицу наиболее неприятное выражение (было с кого списать), я дал понять начинающим бандитам, что маму звать никто не будет. Поняли они это или нет, но второй, более говорливый, зачем-то всунув за пазуху руку, вдруг ухмыльнулся и скороговоркой произнес:

— С кем работаешь, братишка?

Насколько мне известно, уменьшительно-ласкательные выражения из уст подобных негодяев вовсе не означают дружелюбие или приветливость. Напротив — если ты принимаешь подобное обращение, то сразу становишься как бы рангом ниже и с тобой уже никто не будет разговаривать как с равным. Но тягаться в понятиях или «рамсить», как это было принято называть в те годы, мне тоже не очень улыбалось. Не таким я был знатоком воровских понятий и законов, чтобы не попасться на какую-нибудь дебильную в своей простоте, но хитрую уловку.

Я поднял руку и, указав на Сеню, негромко сказал:

— Видите охранника? На улице еще трое. У всех карабины и приказ стрелять в случае чего. Ферштейн?! — Немецкое слово вырвалось случайно, видимо, изжога напомнила о выпитом недавно «эрзац-кофе», но в контекст разговора легло законно.

Первый, самый неприятный, посмотрел на Сеню, обернулся ко мне и, сотворив нечто отдаленно напоминающее улыбку, прогундел:

— А чё ж он стоит и не подходит?

Взглянув на молчавшего все это время Михаила, я отметил нервозность в движениях его свободной руки. Курьер явно трусил, и это было совсем нехорошо. Он сильно покраснел, вспотел, из-под шапки катились крупные капли пота, и, несмотря на серьезность ситуации, это зрелище живо напомнило мне собственные мучения при выборе шапок.

Но сейчас было не до сочувствий. Надеяться я мог только на Сеню, но, посмотрев на возвышавшуюся голову гиганта, я увидел… Черт! Справа от нас шла высокая девица роскошных до удивления форм, и ее фигура привлекала внимание всех находящихся в зале прилета мужчин. Всех, кроме нас пятерых…

Стараясь вложить в свой взгляд побольше цинизма и уверенности, я сказал, обращаясь к «первому»:

— Слушай, ты, — в этот раз я уже не стал коверкать слово, — если он подойдет, вы все тут ляжете! Разойдемся без «кипеша» и никто не пострадает!

— Да он не может войти в зал, — прорезался третий, — им же запрещено с оружием входить! Только «мусорам» можно!

— Короче, кладите сумку на пол и валите отсюда! — Грозно, но той же скороговоркой проговорил второй, показывая мне зажатый в руке пистолет, который он прятал за пазухой.

— И никто не пострадает, — издеваясь, повторил мои слова первый.

Я не спец в оружии и сказать, боевой это был пистолет или муляж, вряд ли бы смог, даже если бы им вертели у меня под носом. А тут что-то мелькнуло и исчезло вместе с рукой под курткой подмосковного пошива. Михаил тоже видел оружие, и капельки пота, рождающегося где-то под смешной шапкой, стали больше.

Взглянув на Сеню, который (как и все остальные) продолжал смотреть на движущуюся в нашу сторону соблазнительницу, я уже знал, что нужно делать. Нужно было продержаться всего пару секунд.

Первый из троицы надвинулся так, словно это я был метр с кепкой, а не он, едва не задравший голову, чтобы смотреть на меня своим гипнотизирующим взглядом.

— Ты чё, барбос, не понял?! — Гундосость явно была напускной, словно он подражал какому-то блатному, вкупе с туберкулезом заработавшему на рудниках еще и хронический гайморит. — Сумку бросил и пошел на хер отсюда!

Ненавижу, когда меня называют барбосом! Или там, козлом например! И так стало неприятно, что я чуть все не испортил, с трудом сдержав дикое желание влепить гундосому хук. Женщина с формами была уже почти рядом, и я видел, как оторвавшись от удивительного зрелища Сеня, наконец, посмотрел на меня. Выражение его лица изменилось, и я понял — пора.

Даже неприятным типам не чуждо чувство прекрасного и удивительного — второй и третий на пару секунд «зависли», созерцая кораблем плывущую мимо них девицу, а я выхватил из рук Михаила сумку и изо всех сил кинул ее в сторону охранника.

— Лови! — крикнул я Сене, одновременно отталкивая «второго» и «третьего», зачарованно смотрящих на удивительную зад…, то есть спину уходящей женщины.

Швырнув сумку, я подумал, что в моем лице страна потеряла хорошего молотобойца — пущенная почти без замаха сумка «стремительным домкратом» полетела в сторону Сени. Скинув карабин появившемуся в дверях Димону, Сеня бросился к летящей сумке, а я схватил «гундосого» за воротник и, как можно гнусавее, произнес:

— Чё там про барбоса?!

Бандиты рванули к сумке, но было уже поздно — в этот день я установил первый мировой рекорд по метанию сумок с деньгами — не долетев до дверей каких-то пару шагов, десятикилограммовая поклажа шлепнулась рядом с взвизгнувшей от страха женщиной и тут же подхвачена Сеней…

…В броневике только и было разговоров о том, что случилось в зале прилета. Сеня уже в восьмой раз рассказывал все чего-то не понимавшему «Кефиру», как я кинул ему сумку, в восьмой же раз отвечая на удивленный вопрос, что сумка, слава богу, не порвалась и деньги на месте.