Въезд на территорию бывшего завода, где расплодившиеся в последнее время бомжи устроили что-то вроде военного бивуака, нашелся не сразу, но «Кефир» обещание сдержал. Не прошло и пятнадцати минут после обретения мурмолки, как наш броневик подъезжал к длинному двухэтажному зданию. На окнах первого этажа были решетки, но в большинстве отсутствовали стекла. Неясные блики внутри здания четко указывали, где здесь «центр цивилизации», и, приказав охране дожидаться меня в машине, я двинулся к чернеющему провалу выбитых дверей.
Признаться, я подумывал о том, чтобы взять с собой Сеню, но потом решил, что вид огромного человека в форме может напугать местных обитателей (невольно вспомнил, что и перед вытрезвителем меня посещали подобные же мысли, что как-то сближало бомжей и милиционеров). Сеня и Димон попытались отговорить меня, напирая на то, что «этим» нечего терять, но то же самое я мог сказать и о себе — не найду Михаила и деньги, мне тоже будет нечего терять…
Помещение внутри показалось огромным, и невольно закрались сомнения — снаружи оно не выглядело таким большим. Где-то впереди виднелись отсветы костра, доносились приглушенные голоса. Привыкнув к темноте, я осторожно двинулся по заваленному мусором, битым стеклом, и бог знает чем, полу.
По мере продвижения стало понятно, что в помещении горит не один, а несколько костров, которых вначале я просто не увидел. Укрытый от посторонних взоров ржавеющими станками и другим металлическим хламом огонь согревал сгрудившихся вокруг костра людей. Когда я подошел к первому костру, на меня мало кто обратил внимания. Лишь один из бомжей, пожилой мужчина в очках с треснувшей оправой обернулся на звук шагов, посмотрел на меня и, не задав ни одного вопроса, вновь повернулся к огню.
Я подошел ближе. Мужчина в очках снова взглянул на меня, и я решил, что лучше начать первым.
— Здорово, мужики! — бодро произнес я первое, что пришло в голову.
Приветствие мало кого заинтересовало. Лишь все тот же очкарик еле заметно кивнул головой, да девица, лежавшая рядом с ним, взглянула на меня сонными (или пьяными — в отблеске костра было не разобрать) глазами и вновь уткнулась в обмотанный вокруг ладоней толстый вязаный шарф. Остальные, то ли спали, то ли не хотели шевелиться ради какого-то чужака, коим я, несомненно, для них и являлся.
Признаться, я ожидал здесь какого угодно приема, но только не безразличия. Потерявшим свое прошлое людям были неинтересны мои проблемы, как наверно их не очень интересовали и собственные. Над всем, что я видел в этом ледяном пристанище, царила мертвая апатия и лишь редкие негромкие голоса да скупые движения замерзших людей говорили, что они все еще живы. Я был растерян, и это был тот редкий случай, когда я не знал, с чего начать.
На помощь пришел все тот же пожилой очкарик. Повернув в очередной раз ко мне свою великоватую голову, он хрипло произнес:
— Не стойте так, давайте к нам. Здесь теплее.
Не могу сказать, что отличаюсь особой брезгливостью, но если бы не нужда, вряд ли кто смог бы заставить меня окунуться в этот мир сплошных запахов. Я присел на брошенную прямо на каменный пол мешковину, оказавшись между очкариком и полусонной девицей, почему-то уступившей мне нагретое место.
Пахло так, что в любое другое время я сбежал бы, едва учуяв стойкий аммиачный дух, ближе к костру имевший почти физическую концентрацию, но сейчас я всего лишь отметил неприятный факт и, повернувшись к пожилому очкарику, негромко сказал:
— Я ищу одного человека, — несколько голов лениво повернулись в мою сторону, и я продолжил, — зовут Михаилом, 40 лет. Был в такой высокой шапке…
Я замолчал, глядя на очкарика, но он лишь мотнул головой. Другие головы тоже отвернулись, и я подумал, что нужно двигаться к другим кострам, когда услышал низкий женский голос. Это была уступившая мне место девица. Она откашлялась и так же хрипло, как и очкарик, сказала:
— Тот, что от ментов сбежал?
— Да! — Я даже почувствовал некую симпатию к этой мало похожей на женщину бездомной. — Где он?!
— Где, не знаю, — так же хрипя ответила женщина, — я видела, как он мента толкнул, — она неожиданно рассмеялась, и ее смех был так же неприятен, как и голос.
— А куда побежал-то?
— Он там, — раздался еще один сонный, охрипший голос, который раздавался откуда-то из-под груды одеял, — у третьего цеха стоял. И шапка на нем была… дурацкая!
— Третий цех это из дверей налево, и первое здание справа. Только туда опасно ходить, — сказал пожилой очкарик, бросив на меня интересующийся взгляд.
— Почему?
— Там эти, гопники, мать их, ночуют, — пояснила хриплая девица, — а с ними лучше не связываться. Мочканут зазря, и концов не сыщешь!
— Гопники?! — Я подумал, что если Михаил еще жив, то он наверняка родился в рубашке. Ну, или в той самой шапке…