Валютчики

Я шел молча, не в силах сообразить, что делать дальше. Все изгадили. По Ростову не прогуляешься, чтобы не вздрогнула от сигнала пусть не «мерса» господина, но похожего звука. Я давно понял, если возьму в жены подругу неприметную, жизнь заладится. Но мне простушки были не надобны… «Плодитесь и размножайтесь.» — тоже.

— Зачем поехала в Лазаревское? В единственную вотчину, в которую я стремился с нетерпением. Почему решила отобрать и этот кусок придуманного мною счастья?

— Я предупреждала, что все равно, где провести отпуск. Ты позвал сюда сам…

Десять суток падали в ведро жизни капля за каплей. Мы продолжали ходить на море, лазали по горам, делали променад по парку с чертовым колесом, с верхней точки которого как на ладони весь поселок Лазарева, вечером — огни далекого Туапсе. Каждый день поднимались на пляски в санатории «Тихий Дон» на вершине пологой горы. Наверное, смотрелись нормально, потому что взглядов было предостаточно. Мы старались в полную силу, не жалея ни тел, ни проведенного времени. Окружающие считали купающейся в любви парой. Когда наступал момент покидать танцплощадку и спускаться по узкому серпантину вниз, мы забегали на огороженное перильцами смотровое плато на крыше корпуса. По побережью до горизонта в одну и другую стороны тянулась цепочка ярких огней. Сливаясь с бархатом неба, фосфоресцировало черное море с редкими, залитыми огнями, вигвамами. Звезды казались подвешенными на хрустальных нитях — так близко висели. Часто одна звезда торопилась с правого края неба на левый. Спутник или космический корабль. В льдисто — синем мерцании полет завораживал, не отпускал взгляда до тех пор, пока не терялся в облаке из созвездий. И мы уходили. Татьяна готовила из купленных продуктов, не мало экономя скудные средства. Однажды расщедрилась и сама, угостив пирожным. А я считал дни. Отдых был отравлен ожиданием гудка от проезжающей по автостраде машины, окликом на местном рынке или улице приморского поселка. Он был рядом. И она помнила его. «Чего ты ломаешь голову? Бесподобная баба прилепилась к тебе. Трахай и все..».

После приезда в Ростов, еще на вокзале решил поставить точку. Но Татьяна потащила к себе. Cнова я смалодушничал, не сумел уйти от призывно — настойчивых черных омутов. И встретился с пронзительным взглядом зелено — голубых глаз тещи, в семьдесят лет могущей привлечь внимание необычной красотой. Одновременно отталкивающей неприязнью. Холодностью Я понимал, если не ушел прямо с вокзала, рискую не оторваться вообще.

На базаре перемен не ощущалось. Кого ограбили, кто оказался в больнице с проломами-переломами. Под каток отморозков попадали не главные лица, а играющие второстепенные роли, у которых и деньги водились, да связи не те. Подогревалась мысль, что пришедшие на смену ваучеристам валютчики кардинально отличаются от прежней гвардии, уважавших слово, закон внутри сообщества. В основном, бывшие менты не имели за душой ничего, кроме остервенелого желания нажиться. Решение было бы похвальным, если бы не одно «но». А светилась ли у них она — душа? Поэтому, когда случалось ограбление или убийство, я слышал повторяемое самими ментами — искать нужно среди своих. Были милиционеры, которым надоели «свои», не брезговавшие грабить по принципу — бей своих же, чтобы чужие боялись. Ко мне пока относились нормально. Хотя кожей чувствовал, лучше было бы, если бы меня здесь не было. После выхода книги ощущал повышенный интерес. Но до разборок дело не доходило.

Издание книги, поездка на море истощили бюджет. Пришлось выгрести заначки, пустить в оборот любую мелочь. Продать часть заново собранных томов, в основном, детективного плана из личной библиотеки.

— Опять на бобах? — хамил от природы хам Сникерс. — Пишешь чего, или пустился по пути обогащения?

— Пишу, где покажу тебя в полный рост, какой ты есть идиот, — огрызался я. — В чем, собственно, дело?

— Вспоминаю одну из твоих повестей «Сумасшедший блеск луны сквозь тополиную метель», в которой рассказываешь, как от моря, от лунной дорожки по нему, идет к присевшему на валун парню обнаженная девушка. Она девственница, но знает, что будет жарево. Прижимает ниспадающую греческими, римскими складками одежду. Нимфочка непорочная. И вдруг оказывается… она беременна. Хочу спросить, кто ее успел оприходовать, пока тащилась от моря к парню. Там десяток шагов. Не родила еще? Я не удивлюсь.

— Ты не вдумался в смысл, — осознавая, что Сникерс понял, в который раз объяснял я. — Эпизодом попробовал предположить, что душу людям вкладывает Бог. А грешные тела лепим сами. Не ясно?

— Все ясно, — ухмылялся Сникерс. — Одного не раскумекаю, когда Всевышний успел впереть в бабу душу будущего спиногрыза. Главное, через что. Девственница, блин. Что спереди, что сзади.

— Он Бог. Пройдет как хочется, пронесет что надо. Внедрит как следует. В тебя вот всандолил душу кикиморы, чтобы всю жизнь кривлялся размалеванным Петрушкой.