Валютчики

— Я не отнекиваюсь.

— Докажи, что мужчина.

На следующий день я загрузил в две сумки восемь пачек, потащил на базар. С трудом доволокся до участка перед воротами в рынок, на котором вертелись валютчики с нашего угла.

— О, писатель, — встретили они дружными возгласами. — Переквалифицировался? На чем бабки делаешь?

— Книгу издал, — через силу прохрипел я. — Принес продавать. Вам первым.

— На хрен она нужна, — как обухом по голове отрезвил Хроник. Маленький лысый Лесовик отошел в сторону. — Неси на центральный проход. Там валютчиков много.

— Нужна, нужна, — похлопал по плечу Сникерс. — Распаковывай, посмотрим, что нацарапал.

— Только к магазину сдвинься. Клиенты мимо проскакивают, — поморщился бывший мент Хроник. — Иди к Папену или Склифу, они начитанные.

Я прочухался за жестяную бочку, сорвал бумагу на одной из пачек. Обида собралась в горле комком. За то, что мудохался, сочиняя произведения для народа, обливаюсь потом в надежде пристроить труд именно народу, запросто можно получить от народа пинка под зад. Блин, самая читающая страна в мире, гоняющаяся за писателями в надежде заполучить автограф. Не успел измениться строй — не люди, не общество, недоразвитый социализм поменяли на зачаточную демократию — и полезла из всех щелей дремучая безграмотность. Она словно ждала часа, чтобы сбросить навязываемую образованность, интеллигентность как ненужную тяжесть, мешающую набивать желудок ливерной колбасой.

На своем углу я продал лишь три книги. Бывший сотрудник уголовного розыска Склиф пытался распознать мою сущность. Сникерс отнесся с интересом. Жан Луи Папен с Тамарой приобрели из жалости. Такая картина ждала и на центральном проходе. В понимании обывателя писатель, надумавший промышлять своими произведениями сам, по рангу опускался ниже бомжа, выпрашивающего мелочь на бутылку бормотухи.

Но я не сдался. Каждый день приезжал на работу с набитой сумкой. По рынку поползли слухи, что если бы продолжался сталинский режим, за написанное в книге меня поставили бы к стенке. Это добавило веса. До отъезда с Татьяной на берег Черного моря, продал около ста пятидесяти томов. Книгу назвал «Добровольная шизофрения». До кого дошло, отмечали, определение вошедшим в книгу произведениям дал точное. Испокон веков Россия была населена добровольными шизофрениками.

Через полтора месяца поезд Москва — Адлер уносил меня с Татьяной в лазурно — солнечное Лазаревское. Отношения испортились бесповоротно. Я мечтал, чтобы она не поехала. В последнее время, когда прогуливались по центру, начала вздрагивать от едва не всякого сигнала автомобиля. Подумалось, что снова встречается с бывшим любовником, имеет с ним дела, от которых получает определенный процент. Пару раз обозвала его именем. Этого было достаточно. Для них деньги не пахли, я же был всего лишь писатель. Татьяна клялась, что ничего быть не может. Обманул, бросил, поменял на молодую. Я очень хотел отдохнуть один. Но она пришла вовремя.

Мы поселились у прежних знакомых, радушно принявших, не спросив паспортов.

— Как доехали? Что нового в Ростове? Написали еще книгу? — засыпала сноха хозяйки вопросами. — Мы хвалимся отдыхающим, что каждый год к нам приезжает писатель.

— Спасибо, Леночка, — под настороженным взглядом Татьяны поцеловал я светлоглазую женщину. — Я литератор, каких много.

— Да бросьте вы! Вашу книжку про приемный пункт стеклопосуды курортники зачитали до дыр, — Лена наклонилась к уху. — Не женились?

Я отрицательно помотал головой.

— Зачем тогда везти, деньги тратить? — зашипела она. — Своих девать некуда. Помнится, как перчатки меняли. Недели две после отъезда продолжали приходить, про вас спрашивать.

— Преувеличиваешь, — неловко ухмыльнулся было я. — Сюда много не водил.

— Тех, кого тащил, все наши были, — толкнула крутым боком Лена. — Цветы даже притаскивали. Располагайтесь. Комната у вас самая лучшая.

Через час мы купались в море. Это правда, что все приедается. Но чистый воздух, прозрачная вода, много солнца — вряд ли. Возвращались еле живые. Когда шли вдоль обсаженной пальмами с кустарниками дороги, подружка вновь вздрогнула от автомобильного сигнала. Я постарался не показывать вида. Странное беспокойство любовницы повторилось на второй, и на третий день.

— Где находится дача бывшего твоего мужчины? — Не удержался я от вопроса. — Так напряженно себя ведешь.

— Нервы, наверное. Особняк он построил не в Лазаревском, — пожала плечами Татьяна. — Но здесь мы бывали периодически. За продуктами, он по своим делам.

— Может заглянуть и сейчас? Надумает побибикать, если заметит?

— У него не заржавеет. Он связан с лазаревской конторой по проводке и ремонту газового оборудования.

— А если рядом будет сидеть новая любовь?

— Все равно напомнит. Под любимого лепил. Первые полгода едва не умерла от разлуки. Мать с подругой откачали. Теперь легче.

— Мать продала тебя за кусок хлеба, за то, что набивал продуктами ваш холодильник. Она была в курсе, что он женатый…

— Не трогай моих родственников.

— Представь, катит один, и вдруг мы. Позовет с собой. Согласишься?

— Не думала… Ты же не испарился.