Валютчики

— Непривычный будет, — съехидничал и я. — Придется во французском костюме прогуливаться по ухоженным тротуарам вдоль аккуратных зданий невиданной в России архитектуры. Могут не заметить. А так, продефилировал вдоль обшарпанных домов по асфальту с колдоебинами через шаг, холопы шапки готовы сорвать, в пояс поклониться.

— Поэтому, все зависит от масштаба мышления ваших руководителей. — засмеялась девушка. — Если задержался на деревенском уровне, ловить ростовчанам нечего, несмотря на полные закрома. Когда придут люди новой формации, донской край преобразится сразу. Не мы, на подхвате.

— Где их взять… И все-таки, неужели на Украине никаких перемен? — отдавая деньги, не смирился я с ответом девушки.

— Лома нету? — наклонился к уху Кудря.

— Давно не приносили.

— Тогда погнал к ребятам на рынок.

Пересчитав купюры, девушка подняла голову:

— Почему же. Кое-что трансформировалось в лучшую сторону. Грязи, например, стало меньше. Хамства с матом. Вытрезвители закрыли. Перечислять?

— Спасибо, верно подметили, — подтянул я сумку под локоть. — Господь нас убожеством не обделил.

— Мы продолжаем следить за вами с завистью, — вздернула подбородок клиентка. В голове пронеслась мысль, что у гуцулки язык с русским не развязался бы никогда. Наверное, училась в Москве или Питере. Или у нас что-то обновилось в понятии свободы мышления. — Все есть, начиная с земли, кончая ископаемыми. А Россия как в спектакле про собаку на сене… Простите за откровенность. Кстати, вызвали сами. Спасибо за обмен.

— Ты была со мной на равных. В подобных вопросах другие приезжие осторожничают.

— За русского выскочила замуж. Казак, из местных, — развела руками девушка. — Пространные рассуждения — продолжение вечерних «бесед».

— Противоречия. Не достало?

— Закончила политехнический в Москве, факультет философии. Развивает.

Она ушла. Я поковырял сапогом гребень снега. Украинские колбасницы с майонезницами исчезли, остались наезжающие раз в неделю торговцы бытовой мелочью — водопроводными кранами, сальниками, муфтами, изоляционной лентой, велосипедными спицами, с успехом заменявшими прогнившие стоячки в сливных бачках при унитазах. Может быть, соседи раньше поднимутся с колен при скудных природных ресурсах. Недаром бывшие республики рвутся в НАТО, Евросоюз. Почему при строительстве развитого социализма со всеобщим благоденствием негры из пальмовой Африки не стремились к нам? Почему другие беженцы рвутся только в Европу, Америку, несмотря на открытые границы бывшего Советского Союза, теперь России, гарантирующим достойное человека жилье? Почему никто не пытается задуматься, проанализировать ситуацию?

Март принес парочку странностей. Несмотря на запрет, дочь родила еще девочку. Первую внучку содержала за счет подачек моих с замотанной матерью. То ли решила удержаться на плаву таким способом, то ли упряма и недалека как коза, под знаком которой родилась.

Вторая странность проявилась в том, что в середине марта познакомился с красивой женщиной. Это была хохлушка, предки которой перебрались на Дон более двухсот лет назад. Безукоризненный овал лица, огромные темные зрачки, тонкий с горбинкой нос, округлый рот с припухшими губами, сахарными зубами, как у американских кинодив. Я ошалел от неожиданности… Надо же…Бывает же…В мои за пятьдесят.

Я стоял на подсохшем бугре, в который раз анализируя оба случая. Из задумчивости вывел Скользкий, рядом переминался Свинья. Валютчики промышляли на центральном проходе. Выражение лица у Скользкого было напряженным.

— Помнишь, вчера вечером ты сдал несколько соток? — Без обиняков пошел он в наступление.

— Конечно, — всмотрелся я в добытчика, с год назад влившегося в наши ряды. Старался обходить стороной кодлу на краю настила перед рядом палаток, наведываясь к армянину Молодому с отцом, — Что случилось?

— Не забыл, одну сотку принес с маленьким портретом?

— Девяностый год, с защитной полосой.

— С какой полосой? Какой девяностый? — брызнул слюной меняла. — Она семьдесят восьмого года выпуска. С головой не в ладах?

— На понт брать не стоит, — отреагировал на выпад я. — Баксы отдал вчера вечером. Приперся ты сегодня во второй половине дня.

— Сразу побежал. Но тебя след простыл.

— Правда, — подтвердил Свинья. Как Пикинез, он пытался пристроиться рядом со мной после работы в центре. Получив отпор, крысятничать перестал. — Показал нам сотку и погнал.

— Прежде чем взять, он перелопатил баксы как банковский компьютер, — возмутился я. — На солнце просвечивал. Не различил, что семьдесят восьмого года?

— Доверился тебе, дурачку. Стоишь, ушами хлопаешь, — Скользкий схватил за рукав курточки. — Пошли поговорим. Придурков надо учить.

— Крайнего решил найти? — поиграл я желваками.

Мы снялись с места возле дверей в магазин, двинулись к остановке трамвая. Дальше, за ларек, менялы идти не отважились.

— Короче, забираешь паленую сотку, возвращаешь бабки и двести рваных за обман, — облокотившись о трубу, заявил Скользкий. — Иначе разборка обеспечена.