Валютчики

— Я продал купюру девяностого года с полосой, если ты вперся на старую, отвечай сам, — примеряясь, как бы уйти от первого удара, задвигал я локтями.

— Слышишь, чего он гонит? — обратился Скользкий к торчавшему рядом Свинье. — Тебя грабили, просишь, чтобы еще отоварили?

— О-о, какой расклад, — опешил я. — За такие слова можно получить по полной программе. Это ты даешь наводку?

— Пидором я никогда не был, — сбавил напор противник. — Это ты не возвращаешь бабки за сотку.

— Не мог отличить старую от новой, — зло засмеялся я. — Без защитной полосы, цвет с натуральной зеленцой. Короче, базар окончен. За намек ответишь.

— Опусти руки, — разом заволновался меняла. — Грабли убери, говорю.

Я поймал себя на мысли, что делаю машинальные пассы сжатыми в кулаки руками. Противники оставались в напряженном состоянии, хотя в драку не рвались. Родственник Свиньи ходил в милицейских полковниках. В разговоре может подсказать высокому чину о намеке. У второго, правда, тоже домочадцы не из крестьян. Кругом одни менты. А не мешало бы впороть по гнилому оскалу.

— Убери руки, — взвизгивал Скользкий.

Свинья расслабился. Усмешка пробежала по его губам. Разборку можно было считать законченной. Осталось проверить связи дерзнувшего припугнуть грабежом. Тем более, подобные угрозы осуществляются на деле едва не каждую неделю.

— Я дал стопроцентно сотку с маленьким портретом. О возврате речи быть не может, — гася волны возбуждения, спокойно сказал я. — За оскорбление получишь.

— Отвечу, — огрызнулся Скользкий. — Зажал разницу в пятьдесят деревянных.

— Не понял?..

— Сотка семьдесят восьмого года идет на сто рублей дешевле от обычной, — пытался объяснить меняла. — Не досмотрели оба, пополам.

Вот как. Двести рваных сверху, грабили, еще отоварят. Доказано, человек меняется редко. Тем более, в лучшую сторону.

— Рубля жалко, — направляясь на место, кинул я через плечо. — Но за обещание все равно ответишь.

— Это ты решил подставить…

Инцидент не встревожил, запомнился угрозой. Я вернулся к думам о новой пассии. Мать, взрослый сын, которого мечтает женить. Машину купила, комнату выделила. Какими бы ни были, в тысячный раз кланяюсь в пояс женщинам, воспитывающим дочерей и сыновей без мужей. Неважно, кто был инициатором развода. Когда осознал суть, поразился величайшей преданности к ребенку, полнейшей самоотдаче.

Месяца три я ни слова не воспринимал о ее прошлом. Перезванивались, встречались через день. Все было мало. Она уже рассказывала о грузе за плечами как бы делая анализ. В один из вечеров зашли в кафе на углу парка Горького. Я взял вина для нее, пару мороженых в вазочках, пару пирожных. Дождавшись, когда осушит стакан, подвинул розетку с мороженым.

— Я закушу пирожным, — по детски отстранилась она.

Она была на восемь лет моложе. Оставалась почти прежней девочкой- подростком из села Новый Егорлык, населенного потомками запорожских казаков, за двести лет уже не украинцами, но еще не русскими. Выходили замуж за своих, редко за околицу. Еще реже брали со стороны.

— Мы часто заскакивали сюда, — нарушила молчание она. — Выпивали немного, шли в парк.

— С кем? — переспросил я. С каждым днем она нравилась сильнее.

— С любовником. Сто раз объясняла.

— Прости… С каким любовником? — опешил я. — Про мужа курсанта слышал. Служил на Военведе. Вы разошлись.

— Мы расстались, когда появился он, — сказала она. — Странно, мужу наставила рогов, ему за семнадцать лет не изменила.

Мы не обходили кафе вниманием. Но только сейчас почувствовал, что посещали не с проста. Начал припоминать откровения о мужчине, ее начальнике, устроившем собеседницу в свою вотчину. У нее был мальчик. У него семья, тоже сын. Бывший начальник, в прошлом любовник, стал опять слесарем — газовиком. Дача на берегу Черного моря, «Мерс», квартира в центре. Замуж не взял. Под конец показался с более свежей наложницей, которой передоверил право распоряжаться в трехэтажном особняке на дачном участке под Туапсе. Но мою пассию обожал до последнего времени. Не любить ее представлялось невозможным. Был случай, вошли в автобус, в поле зрения попала женщина, красивая, как моя спутница. Салон не сводил с нее одобрительно — недоверчивых глаз. Пассия опустилась рядом. И автобус вымер. Обе женщины улыбнулись друг дружке. Им нечего было делить. В тот момент ощущение было, что прикоснулся к созданному Природой не второпях, с бесконечной любовью.

Я вдруг понял, несмотря на прекрасные отношения, моя единственная не забывала о любовнике, о «Мерсе», тем более, даче рядом с ласковым морем. Может быть, и благ не требовалось, только бы он был здесь. Но такой любви я не понимал. С этого момента начал отдаляться. Жаль, думал я, не удалось вам сойтись вместе, слез людских было бы меньше.

Эти расклады произойдут позже. Пока же мы не чаяли друг в друге души, с остервенением занимаясь сексом.

Подошел Аршин, пытливо обследовал с ног до головы:

— Что у тебя со Скользким?