Вампиры не стареют: сказки со свежим привкусом

Уилл точно знает, в какой именно момент Максвелл Таддеус Хоторн слышит его: колокольчик начинает бряцать, как одержимый. И снова Уилл пользуется этой возможностью, чтобы перевести дух, приставив лопату к надгробию и уперевшись костяшками пальцев в поясницу. Наконец спазм проходит, колокольчик замолкает, и Уилл снова берется за лопату. Но едва не роняет ее, услышав голос у себя в ухе:

– Быстрее!

Уилл хватается за край могилы, чтобы не упасть. Голос, который он слышит, доносится из воздушной трубки.

– Эй, ты там? Почему ты остановился?

Тон еще более повелителен, чем слова. Для того, кто был похоронен заживо, голос мистера Хоторна звучит скорее раздраженно, чем испуганно. Снова раздается звон колокольчика, и жалость в груди Уилла умирает. Он на мгновение задумывается о том, не оставить ли Максвелла Таддеуса Хоторна в могиле, чтобы остаток ночи тот пытался откопать себя сам. Но львиная доля работы уже проделана. Какой толк бросать ее сейчас со зла? Проглотив гордость – и напомнив себе о первом ряду в лекционном зале, – он прижимает губы к трубке и говорит:

– Эта трубка, кажется, очень узкая. Лучше поберегите воздух.

– Прошу прощения? – отвечает Максвелл Таддеус Хоторн тоном человека, который не привык что-либо экономить. – Этот гроб – лучший из существующих.

Уилл скривляет губы. Только богачи больше заботятся о том, какое впечатление их похороны произведут на публику, чем о самих похоронах. По крайней мере, он прекратил звонить в чертов колокольчик.

– Как бы там ни было, – ворчит Уилл, снова берясь за лопату, – он был сделан для поддержания жизни, а не для разговоров.

– Откуда ты знаешь?

– Я доктор, – отвечает Уилл. Это заявление само сорвалось у него с языка – больше надежда, чем правда. – Ну, или, если быть точнее, – добавляет он, – собираюсь им стать.

– Правда? – Голос, отдающийся эхом в трубке, звучит восторженно. – Так вот как ты меня нашел? Собирался украсть мой труп для занятий по анатомии?

Услышав это обвинение, Уилл мешкает. Вытаскивание тел технически не является незаконным – политики понимают, что это необходимый побочный эффект развития науки, и к тому же есть множество богатых докторов, способных платить им за то, чтобы они смотрели на этот вопрос иначе. Но эта практика дико непопулярна, особенно среди бедных, которые подвергаются наибольшему риску оказаться на столе для препарирования. Уилл и сам перевез в тележке множество бедняков с глиняных полей в амфитеатр – и смотрел, как их плоть уродовали, их тела выставляли для зрелищ, у каждого из них украли то единственное, что им когда-либо было гарантировано.

Естественно, мало кто из похитителей трупов достаточно смел, чтобы достать тело богача. Может, именно по этой причине угроза быть препарированным этому богачу показалась такой забавной? Это такое уморительное соприкосновение с реальностью бедняков? Готов ли он и дальше играть этот спектакль?

– Оценка жертвы погребения заживо будет гораздо более интересна студентам, – заявляет Уилл, продолжая копать.

– Оценка? – Восторг в голосе Максвелла испаряется. – Я не собираюсь позволять кому-то выставлять меня напоказ перед лекционным залом или без конца мелькать в газетах.

– Газеты прознают об этом в любом случае, – говорит Уилл – после шумихи вокруг похорон члена высшего общества скрыть чудесное воскрешение будет довольно сложно.

Голос в трубке категорично произносит:

– Не от тебя.

Лопата Уилла с глухим скрежетом задевает крышку гроба – а вот и приз наконец. Но он колеблется, живот скручивает от спазма. Ответ Максвелла звучит почти как угроза. Проносится порыв ветра. В темноте раздается крик совы.

– Ты, конечно же, понимаешь важность осмотрительности, – добавляет затем Максвелл, тон его голоса снова меняется. Теперь в нем слышатся отчаяние – и обещание. – Ты можешь представить себя выставленным напоказ? Чтобы люди глазели на тебя и тыкали в тебя пальцем? Чтобы в разговорах едва могли скрыть за любезностью горящее в их глазах любопытство?

У Уилла снова всё сжимается внутри – но не от гумора, а от сочувствующего страха.

– Могу.

– Я сделаю так, чтобы твое молчание того стоило, – с жаром отзывается его голос. Но бледные пальцы Максвелла уже пробиваются, словно черви, через трещину в деревянной крышке гроба. – Только вытащи меня отсюда!

Уилл бросает лопату на траву и опускается на колени в яме, чтобы помочь расколоть крышку гроба. Он действует аккуратнее, чем обычно, но Максвелл всё равно в испуге отодвигается от расщепляющихся краев досок – от комьев земли, падающих в щербатую расщелину.

Управляясь с другим ночным товаром, Уилл привык протягивать веревку под плечами трупа и вытаскивать тело через дыру. Но Максвелл может выбраться сам, когда отверстие становится достаточно велико для него. Он с опаской вылезает и стряхивает пыль с лацкана.