Ванна Архимеда

Назвался чинарем, и, чтобы нашлось перед кем шуметь пятками, расплодил столько ему подобных, сколько сумел. Сначала наградил тем веселым именем знакомую привратницу, затем управдома с Коломенской, не говоря про долговязого. В общем, чинарей подобрался целый взвод, не меньше.

Получивший титул должен был уткнуть по углам каждый свою щеку и гнусавить чины. Но так, понимаете ли, не получалось, не происходило. Каждый занимался чем попало. И все же кое-кто разбрелся по назначению, вроде того Молвока. Его встречали не то в «Саянах», не то в «Праге», возможно, на Крещатике.

Точно не знаю Приходилось слышать одно: мал ростом, пискляв, но криклив.

Следом за тем, кого по праву обзывают главным из чинарного рода, вышагивал крепко сколоченный, еще недавно, лет сорок назад, розовощекий, о чем нетрудно было судить по румянцу, который сохранился на его правом ухе Этот дерев не обходил, а через очки степенного учителя разглядывал на стволах немолодых черешен разные паутинки, всевозможных букашек Кем-то когда-то он был Прозван солдатом по фамилии Дуганов, так эта кличка за ним и осталась. Вот как иной раз нескладно получается.

Тремя шагами позади шлепал в дохлых тапочках, с негромкой улыбкой Афродиты на изящном носу, почему-то прозванный Лодейниковым.

414 Потом невесело ступал, пожалуй, самый из них приветливый. Обмотав шею женским чулком, наподобие вязаного шарфа, картавя на несколько букв, он пытался дирижировать в такт собственному пению, напоминавшему ветхий шйбот из эшйбота.

По его пятам следовали двое. Оба невеликие ростом.

Один медленно покашливал, изображая древнего из Фив эльфа. Покашливал и другой. На чем их сходство и заканчивалось. Будучи капитаном, второй словно надувал паруса швертбота, словно взлетал потухающим Моцартом.

За этим бежал совсем уж махонький, хотя и коренастый, в камзоле и кружевах, пронизанный комнатной пылью. Когда он оборачивался, обнаруживал немалый горб и длинные нечесаные волосы посадника Евграфа.

Почему мне трудно туда смотреть? Надо бы забить и забыть эту скважину. Неужели нет куска фанеры? Ладно, завалю ее старым креслом. Слава богу, втиснулось.

Теперь из-под перекрученных пружин слышались слабеющие голоса.

– А мы просо сеяли, сеяли, сеяли…

Покричат, покричат да и смолкнут.

В тонкое, плохо прибранное утро я вошел в магазин, вернее лавчонку, простым покупателем, и не по своей вине задержался. Поверьте мне, ради бога! (А вы не заходите; никакого, скажу вам, резона. В лавке лопнули трубы, залетел вспотевший журавль. Ходят-ходят доисторические до ужаса горячие ветры. Хорошо ли все это?) Тогда-то и произошло, пожалуй, самое, самое, самое непонятное.

– О чем ты задумался? Вонь устейшая, ты же по-хозяйски оскаешь,- пищит незнакомый голосишко.

Принялся я на правах главного хозяина осматриваться и, представьте, высмотрел. В это, конечно, трудно поверить, но там, под самым карнизом, притаился тот самый… Думаете, кто? Бонапарт, Софокл, коробейник из Вытегры? Нет, нет и нет. Под карнизом притаился тот самый чинаришка по имени… Ну конечно, Молвок. Вот история! – Я изрядно остыл в непроглядной вашей погоде,- громогласно пищал он,- даже зонтики проступили на' моем самом тайном месте. Даже лежики выступили между выколок. А выколки, они, между прочим, выкол415 ки. Они-они выколки: блей плыс ваген. Блец плесак! Без прыс флатер…

И дальше, наверное, опять по-иностранному: бр. Гру.

Вря.

Пойди определи, чего он желает? Как бы вы поступили на моем месте? Не знаете? А я, ученик давно прошедшего, произнес: – Давай-давай, спускайся! И немедленно.

Сначала Молвок сопротивлялся собственному рассудку. А потом…

Не спеша, но мгновенно снял я висевшую за дверью стремянку. И вот чинаришка уже стоит у прилавка.

– Кто это вопит? – спросил он, стараясь заглянуть под кресло.

– Наши с тобой сородичи,- нашелся я. И тут же спросил:- Откуда он, чинарь, взялся? – Большой секрет,- шепотом проговорил Молвок,- хотите правду? – Конечно, нет.

– Так вот. Выписал с одним ажокой по фамилии Ванькин.

Я вместе с вами не знаю, что такое «ажока», и, конечно, Молвоку не поверил.

А между тем Гржибайло уже тут как тут.

– Гони документ,- выкрикнула она тихо и довольно вежливо.

Документов, конечно, не оказалось.

Тогда Гржибайло взялась за свое: бац-бац-бац, палить принялась. Думаете, невозможно? Но так было.

Говорю ей: – Мне, хозяину, да и вам нужна только победа, а вы? – Верно,- соглашается Гржибайло,- только победа.- А сама продолжает и продолжает. Разумеется, не в меня, не в Молвока. Просто так, в пустоту. И что самое отвратительное, эти «бац» без малейшего звука.

Представляете наш страх: пш-пш, и все! Что же было для меня в ту минуту главным? Да уберечь подопечного чинарушку от испуга.

Она – «пш», а его на прежнем месте, представьте, уже нет. Я под прилавок, под кресло, на шкаф, на потолок. Нет как нет.

Она – бац да бац, а я ей: – Ты что наделала, негодяйка?! Молчит и знай свое.: / 416 – Эй ты, выколка-выполка. Сис-пыс батер-флатер! Подай хоть знак. Хоть отзовись! В ответ – тишина. Только изредка «пш» да чуть слышное из подполья: -…сеяли, сеяли…