«Ваше сердце под прицелом…» Из истории службы российских военных агентов

Комиссия Маленкова заседала почти ежедневно с 12 часов и до позднего вечера с кратким перерывом на обед.

Заседания проходили в кабинете Берии на Лубянке. Меня вызвали в первый же день заседания комиссии. С какими чувствами я направлялся туда догадаться не трудно.

Войдя (в кабинет Берии. — М.Б.)

я по-военному отрапортовал: «Полковник Мильштейн явился по вашему приказанию». В комнате царило молчание, никто не ответил на мои слова.

…Начался допрос. Берия хлестал меня вопросами, как кнутом. Обращался он ко мне исключительно на «ты».

Допрос превращался в какую-то зловещую игру. Он произносил какое-нибудь имя и тут же требовал быстрого ответа, все время пытаясь сбить меня с толку.

В конце концов Маленков прервал Берию, произнеся своим тихим и усталым голосом:

— Лаврентий Павлович, я думаю пока хватит. Не будем терять время. На сегодня отпустим полковника.

Берия ему не ответил. Молча еще раз перелистал лежащую перед ним справку и махнул мне рукой, давая понять, что я свободен.

Я вышел в коридор взмокший, опустошенный, взволнованный и только в машине немного пришел в себя. Все завершилось благополучно, а могло быть иначе, особенно если бы я им чем-то не понравился. И тогда прощай работа, да что там работа — семья, товарищи, да и сама жизнь».

Вот такие непростые признания. А, собственно, почему Берия так пристрастно допрашивал Мильштейна?

Дело в том, что, работая в центральном аппарате ГРУ, Михаил Мильштейн побывал с инспекторской проверкой легальных резидентур в США, Мексике и Канаде в мае — июне 1944 года.

В ходе проверки выяснилось, что военный атташе и резидент военной разведки в Канаде полковник Николай Заботин безоглядно доверял своему шифровальщику Гузенко. Он взвалил на лейтенанта всю служебную переписку, доверил ему свой личный шифр. Тот снимал копии с документов, а материалы, которые следовало уничтожать, оставлял у себя.

В нарушение всех инструкций Гузенко с женой и сыном жили не в посольстве, а на частной квартире, в городе. Это при том что шифровальщик является одной из самых охраняемых и оберегаемых фигур, выходит из посольства всегда в сопровождении. В Оттаве все было по-другому.

Оказалось, что Гузенко имел доступ к сейфу Мотинова, заместителя Заботина по оперативной работе. Все это немало удивило и поразило Мильштейна. В канадской резидентуре, по сути, были нарушены все писаные и неписаные законы разведки.

Разумеется, Мильштейн приказал перевести Гузенко с семьей на территорию посольства и восстановить все в соответствии с требованиями секретности и безопасности. К сожалению, ничего этого не было сделано.

По возвращении в Москву Мильштейн доложил начальнику военной разведки Ивану Ильичеву о своих подозрениях, что Гузенко готовится к побегу. Хотя и добавил, что у него нет конкретных данных обвинять шифровальщика.

На что он услышал лишь упреки Ильичева, что нельзя безосновательно подозревать кого-либо.

Несмотря на гнев Ильичева, Мильштейн о своих подозрениях доложил и начальнику отдела кадров полковнику С. Егорову.

Все это, видимо, и спасло полковника Мильштейна. Не доложи он, его бы арестовали и скорее всего посадили бы.

История перебежчика и предателя Гузенко характерна не только тем, что он искалечил, изломал жизни десятков людей (за решетку попал даже его начальник Заботин, с женой и сыном), но и явился (не поворачивается язык назвать его первой ласточкой), скорее, первым коршуном-предателем в корпусе военных атташе.