Василий Темный

Христианский храм строился с подаяний верующих со всей Орды. Еще владимирский митрополит благословил сараевского епископа. Теперь сараевские священники получают благословение московской митрополии…

Солнце давно повернуло на вторую половину, как князь Василий увидел издалека Сарай-город.

* * *

Галич – город на берегу Галичского озера, был центром небольшого Галичского княжества.

История помнит, когда брат Александра Невского Константин Ярославич княжил в Галиче. Известно, что уже с четырнадцатого века галичский удел был присоединен к Московскому княжеству и числился за князем Юрием Дмитриевичем. А поскольку Юрий сидел в Звенигороде, то в Галиче княжил сын его Дмитрий Шемяка.

Упрям и коварен был Дмитрий. Провожая можайского князя, обнимал, приговаривал: «Когда сяду на великий стол, то-то заживем, князь Иван».

Говорил Шемяка, а сам можайского князя из-под нависших бровей глазками-буравчиками сверлил.

Далеко за Галич провожал Ивана Можайского, все уговаривал:

– На тя, князь Иван, надежда и опора против Васьки…

Уж как ему, Дмитрию, хотелось сесть на великое княжение, он бы княжил по справедливости.

И Шемяка ждал возвращения из Орды отца, князя Юрия. С чем-то он воротится, получит ли право на московский стол?..

И еще Дмитрий Юрьевич думал, если сядет отец на великое княжение, то со смертью его на великом княжении будет сидеть он, Дмитрий, а удельные князья будут жить по его воле. И даже богатый Великий Новгород станет платить Москве.

Это радовало сердце Шемяки, и он улыбнулся сладко.

* * *

Город встретил князя Василия с посольством шумом и гомоном. По улочкам проезжали тележки, арбы. В них были впряжены ослики или двугорбые верблюды.

Из-за дувалов доносились удары кузнечных молотов. Вот прошла толпа, прогнали скот. Над городом повисла пыль. Кричали ослы, ржали кони, слышалась многоязычная речь.

Молодому князю Василию все любопытно. Вот прорысил отряд нукеров в кожаных панцирях, с луками, притороченными к седлам. На княжеских гридней внимания не обратили.

Боярин Ипполит заметил:

– Люд здесь со всего мира. Все больше невольники. Короткая жизнь у них.

– Правду сказываешь, боярин, – откликнулись гридни. – Коли бы их слезы в Волгу, река бы вышла из берегов.

Князю Василию зябко. Он ежится, запахивает корзно. Въехали в узкую улочку, растянулись цепочкой. До караван-сарая, где обычно останавливаются приезжие русичи, было совсем недалеко. Боярин Всеволжский заметил толстого татарина в зеленом халате, сказал:

– Никак татарин к нам правит.

А тот с седла скособочился, закричал визгливо:

– Урус конязь, тебе и нойонам место в караван-сарае, а нукерам юрту ставить за Сарай-городом!

Прокричал и, почесав под зеленым халатом толстый живот, ускакал.

Улочкой с торговыми лавками московский князь с боярами и гриднями, что сопровождали вьючных лошадей, въехали в распахнутые настежь ворота караван-сарая.

Двор мощен камнем, со всех сторон его охватывали двухъярусные строения, где внизу находились складские амбары, а наверху жилые каморы.

Гридни разгружали тюки, а князь Василий с Всеволжским поднялись в свои каморы, где отдавало сыростью и прелью. Князь сел на ковер, поджав ноги, а боярин велел гридню разжечь жаровню. И вскоре от горевших углей потянуло теплом.

Прикрыл князь Василий глаза и как наяву увидел улочки Сарая, пыльные, грязные. Явился боярин Ипполит, доложил, что тюки разгрузили, внесли в амбар. Всеволжский заметил:

– Ноне в самый раз в бане бы попариться, да здесь у них, у неверных, какая банька?

Василий тоскливо сказал:

– Будем ждать, когда нас хан примет.

– Я, княже, завтра поминки разнесу женам ханским, да вельможам знатным, от каких наша судьба зависит, – заметил Всеволжский. – Чую, скоро и князь Юрий сюда заявится.

– А как, боярин, ты мыслишь, долго ли нам жить здесь?

– Может, до морозов, а может, и до весеннего тепла.

Василий насупился, а Всеволжский руки развел:

– Одному Богу ведомо. Однако я великой княгине матушке обещал, что вернемся со щитом, а князь Юрий Дмитриевич на щите.

– Не верится мне, боярин Иван Дмитриевич, ужли так будет?

Всеволжский хитро щурится, говорит сладко:

– Вот бы те, великий князь, в жены взять мою Аленушку, и лепна она, и разумна.

Василий встрепенулся, на боярина уставился.

– А что, вот вернемся, скажу матушке, и быть Алене твоей великой княгиней.

– Ужли быть такому? – обрадовался Всеволжский. – В шутку сказываешь, великий князь?

– Отчего же, боярин. Коли говорю, так тому и быть.

– Обрадовал ты меня, княже, ох как обрадовал.

* * *

В храме полумрак и пусто. Редкие свечи горят, освещая лики святых над алтарем, их строгие очи.

Всеволжский прошел к иконостасу, перекрестился. Долго молился истово. Потом прошептал:

– Господи, помоги.

Неожиданно за спиной раздался голос:

– Что заботит тя, сын мой?

Вздрогнул боярин, оглянулся. Позади стоял седой священник в поношенной рясе и старом клобуке. Он внимательно смотрел на Всеволжского, придерживая рукой большой медный крест.

– О чем ты просишь Господа, сын мой? Ты приехал в Орду вместе с князем Василием?

– Да, отче. Князь приехал просить у хана суда справедливого.