Читаем Василий Темный полностью

Покой потерял Василий, одно на уме, бежать из Москвы. Пусть садится князь Юрий на великое московское княжение, а он, Василий, будет довольствоваться каким-нибудь княжеством. Пусть и отдаленным, малым, но тихим, спокойным.

Окликнул брата жены:

– Князь Василь Ярославич, устал я от стола великокняжеского, мочи нет. Удалюсь из Москвы, оставлю все князю Юрию Дмитриевичу, пусть он испытает все тревоги, какие меня одолевали, душу мою терзали.

Серпуховский князь брови поднял недоуменно:

– О чем сказываешь, великий князь? Ужли тя я слышу?

– Меня, князь. Знаю недоумение бояр, однако, слышал и зрил, како вели они себя на Думе? Мать, Софья Витовтовна, во гневе будет. Однако конец терпению моему. Вели, князь Василь Ярославич, пожитки грузить, а княгиню Марью Ярославну сам уведомлю…

Ранним воскресным утром апрельского дня княжеский поезд выбрался из Москвы на коломенскую дорогу и потянулся к Коломне.

* * *

Тихо и мирно въехал князь Юрий в Москву. Поднялся на Красное крыльцо, постоял. Сколько же раз поднимался он по нему, когда великим князем московским сидел брат Василий Дмитриевич, а прежде отец, Дмитрий Донской? Но вот при племяннике Василии волей невестки Софьи Витовтовны заказана была ему дорога во дворец.

Вошел Юрий в просторные сени, где в прошлые лета с утра толпились бояре, обошел пустые палаты.

Уехал Василий и забрал все свое семейство с матерью, вдовствующей великой княгиней.

Поворотился теперь уже великий князь Юрий Дмитриевич. К следующим за ним сыновьям Шемяке и Косому сказал:

– Созовем Думу, там и решим, как жить нам.

На Думу съезжались и те, кто давно видел в Юрии великого князя, и его недоброжелатели. Входили в палату настороженно.

А Юрий сидел в высоком кресле спокойно, будто оно ему всегда принадлежало, а с левой руки от него кресло, в котором уже уселся владыка Иона.

Бояре рассаживались вдоль стен, ждали, о чем Юрий речь поведет. А он вдруг неожиданно спросил:

– Как с Василием поступим, бояре?

И по палате очами пробежал.

Тишину нарушил боярин Морозов. Постукивая высоким посохом, сказал:

– А что Василий, как сел в Коломне, так и пусть сидит удельным князем коломенским, от Москвы зависимым.

Василий Косой подскочил:

– Ты, Морозов, давно ли из Твери в Москву перебежал, те ли судьбу Васьки решать!

Шемяка заорал на всю палату:

– Кинуть Василья в темницу, аль в монастырь постричь. Пусть грехи свои отмаливает.

И снова все в Думе замолчали. Тут владыка Иона голос подал:

– Не надобно злобствований, бояре, к миру взываю вас, княжичи.

Шемяка снова заорал:

– Благодеяние наказуемо, владыка. Те то ведомо!

Дума сторону владыки Ионы и Морозова заняла. Ждали, что скажет князь Юрий.

– Я, бояре, с вами в согласии, пусть сидит Василий князем коломенским.

* * *

Заехал тверской князь Борис к воеводе Михайле Холмскому к обеду, да и засиделись за столом. Уже девки со стола все унесли, а гость с хозяином не уймутся, все бубнят и все, казалось бы, об одном – о смене великого князя московского Юрием Дмитриевичем.

Говорил Борис:

– Чую, недолго сидеть Юрию на московском столе.

– Отчего же?

– Не та Софья Витовтовна, чтобы согласиться с потерей великого княжения.

– Может, оно и так, да быстро Василий с Москвой расстался.

– Василий-то расстался, да матушка у него властная. Не забыл я, как она на свадьбе сына Василия Косого и Шемяку обесчестила, пояс сорвала.

– Мнится мне, тот пояс – досужие выдумки боярские. Не было его у Дмитрия Донского.

– Так ли, нет, однако обиду Шемяка и Косой помнят. Да и князь Юрий не забыл.

– У князя Василия сын растет Иван, не потянулась бы к нему эта неприязнь да злобствования.

– Избави Бог.

Холмский к столу подался, налил из жбана чаши с пивом. Выпили. Михайло Дмитриевич бороду отер.

– Нет покоя земле русской. Если не Орда, так литва с ляхами. И когда уймутся?

Борис засмеялся:

– Да уж как уняться, коли нам самим не емлется.

Вошел отрок, внес свечу, вставил в серебряный поставец. Борис долго смотрел, как оплывает воск. Наконец поднялся:

– Засиделся я у тя, воевода Михайло Дмитриевич, пора и честь знать.

* * *

Велика тверская епархия, да приходами хорошими бедна. В Твери два, в Кашине да по селам некоторым.

Епископа Вассиана еще в молодые годы рукоположил митрополит московский Фотий.

Шли годы, скончался Фотий, и Вассиан рассчитывал, что назовут его первосвятителем, но собор избрал рязанского епископа Иону.

Теперь настанет время, и поедет Иона в Царьград к патриарху на посвящение.

* * *

Покинул Василий Москву, бежал с великого княжения и рад, успокоился. Коломна хоть удел московского княжества, но, по слухам, князь Юрий на Коломну войска не шлет, а потом на Думе порешил оставить Коломну за князем Василием.

А ведь было время, когда Василий мыслил бежать в Великий Новгород, у новгородцев убежища просить.

Княгиня Марья Ярославна коломенским сидением довольна, вот только мать, вдовствующая великая княгиня, обиды кажет.

– Ты, Василий, к чему с княжения великого сошел, Москву Юрию отдал? Великое княжество Московское твое по праву.

Говорит и усохшим кулачком машет, грозит.

Вошла бы она в положение сына, унялась. Не слишком Василий держался за великий стол.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторического романа

Геворг Марзпетуни
Геворг Марзпетуни

Роман описывает события периода IX–X вв., когда разгоралась борьба между Арабским халифатом и Византийской империей. Положение Армении оказалось особенно тяжелым, она оказалась раздробленной на отдельные феодальные княжества. Тема романа — освобождение Армении и армянского народа от арабского ига — основана на подлинных событиях истории. Действительно, Ашот II Багратуни, прозванный Железным, вел совместно с патриотами-феодалами ожесточенную борьбу против арабских войск. Ашот, как свидетельствуют источники, был мужественным борцом и бесстрашным воином. Личным примером вдохновлял он своих соратников на победы. Популярность его в народных массах была велика. Мурацан сумел подчеркнуть передовую роль Ашота как объединителя Армении — писатель хорошо понимал, что идея объединения страны, хотя бы и при монархическом управлении, для того периода была более передовой, чем идея сохранения раздробленного феодального государства. В противовес армянской буржуазно-националистической традиции в историографии, которая целиком идеализировала Ашота, Мурацан критически подошел к личности армянского царя. Автор в характеристике своих героев далек от реакционно-романтической идеализации. Так, например, не щадит он католикоса Иоанна, крупного иерарха и историка, показывая его трусость и политическую несостоятельность. Благородный патриотизм и демократизм, горячая любовь к народу дали возможность Мурацану создать исторический роман об одной из героических страниц борьбы армянского народа за освобождение от чужеземного ига.

Григор Тер-Ованисян , Мурацан

Исторические любовные романы / Проза / Историческая проза
Братья Ждер
Братья Ждер

Историко-приключенческий роман-трилогия о Молдове во времена князя Штефана Великого (XV в.).В первой части, «Ученичество Ионуца» интригой является переплетение двух сюжетных линий: попытка недругов Штефана выкрасть знаменитого белого жеребца, который, по легенде, приносит господарю военное счастье, и соперничество княжича Александру и Ионуца в любви к боярышне Насте. Во второй части, «Белый источник», интригой служит любовь старшего брата Ионуца к дочери боярина Марушке, перипетии ее похищения и освобождения. Сюжетную основу заключительной части трилогии «Княжьи люди» составляет путешествие Ионуца на Афон с целью разведать, как турки готовятся к нападению на Молдову, и победоносная война Штефана против захватчиков.

Михаил Садовяну

Приключения / Исторические приключения / Проза / Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза