Василий Темный

В те дни великий князь литовский Казимир в Варшаве на сейме Речи Посполитой заседал. Узнав о приезде в Вильно тверского князя Бориса, усмехнулся:

– Адам, – сказал он маршалку Глинскому, – князь тверской явился с жалобой на литовский набег, но что поделаешь, я не волен перечить вольностям литовцев.

Маршалок Глинский, из рода князей русских, что под Литвой оказались, ответил:

– Але князю Борису неведомо, что и за Смоленском земли наши. – И голову вскинул.

А был тот маршалок предком еще не родившейся княгини Елены Глинской, чья судьба вознесет ее в жены будущему первому русскому великому князю Василию Третьему.

* * *

И сызнова покинули Литву, не дождавшись Казимира. Борис, раздосадованный нежеланием встречи с ним литовского великого князя, сказал Холмскому:

– До поры сильна Литва, но и наш час пробьет.

А сейчас воротимся в Тверь. Да и за Москву тревожно мне, княжатам галичским не верю. Они за великое княжение и отца родного не пощадят. Не сотворили бы они какого зла Василию. А ведь брат он им двоюродный.

Холмский с великим князем Борисом в согласии, нечего сидеть в Вильно, надобно в обратный путь, пока дорога устоялась и накатана. А когда развезет, попробуй добираться, жди выгрева. Слава Богу, князь и сам понял, что попусту время теряем.

Возвращались, еще реки не вскрылись, но уже пахнуло первым теплом. Всю дорогу тверской князь был молчалив. Понимал, напрасно надеялся, что Казимир будет уступчив и они найдут общий язык. Но литовский князь, верно, как и Витовт, считал удельную Русь неспособной к сопротивлению.

Видно поняв, чем Борис озабочен, Холмский сказал:

– Ты, княже, ноне и порассуди, как Твери жить.

* * *

Зиму Борис недолюбливал с далекого детства. Ему нравилась морозная снежная зима, но когда за окнами хором выла метель, ему чудилась волчья стая.

В раннем детстве он с отцом, великим князем Александром, ехал из Новгорода. Их поезд долго преследовали волки.

Когда колымага катила вдоль леса, Борис видел этих серых хищников. Издалека ему казалось, что это большие собаки трусят за поездом. Когда они оказались слишком близко, кони ржали тревожно и дружина криком и свистами отгоняла их.

Князь Александр клал руку на плечо сына, говорил спокойно:

– Волков не страшись, Борис. Случается, человек страшнее волка. А до нас волки не достанут, с нами гридни.

Став великим князем, Борис, когда случались метели, по старым обычаям велел бить в колокол, и путники знали, пристанище близко.

В непогоду тверской князь редко покидал Тверь, но коли такое случалось, он пережидал метель там, где она его заставала.

В тот год он ворочался из Кашина и, ночуя в деревне в крестьянской избе, был разбужен воем ветра, его резкими порывами. Князь выглянул из избы. Пурга закрыла все небо, поле и лес.

Борис велел сопровождавшим его дружинникам переждать метель в деревне. Днем у великого князя был разговор с хозяином избы, мужиком в летах, по прозвищу Дударь.

Они сидели у печи на лавках. Князь смотрел, как ловко хозяин шорничает, ремонтирует сбрую.

– Скажи, Дударь, отчего у тебя прозвище такое? – спросил Борис.

Хозяин улыбнулся в бороду. Проткнув ремень шилом, ответил:

– Я когда стадо пас, на свирели играл. А ты вот ответь, княже, долго ли Твери и Москве противостоять друг другу?

Борис задумался, что сказать смерду?

– Откуда такая мысль, Дударь? Аль Тверь Москве недруг?

Мужик поглядел на князя с хитринкой.

– Может, и не так, княже, по скудоумию речь моя.

Борис крутнул головой, хмыкнул.

– Да уж и не совсем по скудоумию. Что ответить те, мужик, не ведаю. Одно и знаю, во вред это противостояние земле русской. А когда конец всему этому, только Богу вестимо…

Дрова в печи перегорели. Дударь поднялся, сутулясь выбрался во двор и вскоре вернулся с охапкой поленьев. Не торопясь, подложил в печь, и вскоре они полыхали ярким пламенем.

Тверской князь глядел на огонь задумчиво. Наконец промолвил:

– Так и жизнь человека, то разгорится, то гаснет. А настает час, и потухает огонь в душе человеческой. Совсем погаснет…

– А метель вроде гаснет. Ветер меняется, – сказал Дударь. – Низовой подул. Думаю, уймется к утру непогода.

* * *

Надумав слать грамоту в Коломну, тверской князь совет держал. Не на Думе, а с боярином Холмским один на один беседовали. Борис говорил:

– Я, Михайло, и решил уже, ежли князь Юрий изгонит Василия из Коломны, принять его в Твери. В том и боярин Семен поддерживает. – Князь Борис смотрел на Холмского вопрошающе. – Решил так, а ноне сомнение берет. Галичане на меня взъярятся. И князь Юрий обиды на меня затаит.

У Холмского будто ответ готов, враз ответил:

– А ты, княже, о том, что галичане помыслят, не думай. И решение твое верное, шли гонца в Коломну. Чую, галичские княжата, Шемяка и Косой, еще перегрызутся меж собой. Тогда и Василия черед настанет. Не все московские бояре руку Юрия приняли, а Василия оттолкнули. Тебе княже с Василием заодно быть, в одной упряжи ходить, да не считаться, кто в коренниках, кто в пристяжных, едину лямку тянуть, едину Русь собирать. В том ты в Литве будучи убедился.

Они вышли из собора, продолжая разговор, спустились с паперти, приостановились.