Читаем Васса Железнова полностью

Васса Железнова

Прохор. Поехала речной полиции взятку давать. У нас речная полиция – разбойники. И сухопутная – тоже. Однако к черту все это. Наливаю. Наталочка, – это будет получше твоего любимого. (Поет на «шестый глас».)

Наливай, брат, наливай,Все до капли вы-пи-вай…

Занавес

Третий акт

Тотчас после ухода Железновой. Прохор курит сигару. Людмила увлеченно ест бисквиты, макая их в блюдце с вареньем. Наталья – рядом с Рашелью, в руке – рюмка, Рашель – задумчива.

Прохор. Вот так и живем, Рашель, – беспокойно живем. Полиция обижает. (Хохочет.)

Рашель. Вы – уже городской голова?

Прохор. В мечтах побывал на этом пункте, а потом сообразил – на кой черт мне нужна обуза сия? Поживу лучше вольным казаком…

Наталья. Неверно это! Казак вы – не вольный. И от выборов отказались из трусости.

Прохор.

Ужас, до чего Наталья любит обижать меня. И вообще – всех… Молодая, а уже – ведьма. Очень похожа… Мм-да! Однако она верно сказала – я человек осмотрительный. После смерти капитана…

Наталья. После смерти отца пошли слухи, что он отравился… Даже что мы отравили его, чтобы не позориться на суде.

Людмила. Глупости какие!

Прохор (беспокойно). Вот именно – глупости! И дело-то это паскудное прекращено было прокурором…

Наталья. За недоказанностью обвинения… А дядя испугался слухов, подумал – не выберут его в головы.

Прохор. Довольно, Натка!

Наталья. А следовало идти против слухов, против людей…

Прохор. Она – всегда вот так, – против!

Рашель (гладя руку Наталье). Так и надо!

Наталья. Рашель, если обвинение не доказано, это ведь еще не значит, что обвиняемый не виноват?

Рашель. Да, не значит.

Людмила.

Разве так – против всех надо, Рашель? Разве нельзя жить…

Наталья. Дурой, как Людмила Железнова.

Людмила. Напрасно ругаешь, ведь я не рассержусь! Ой, Рашель, я как не люблю все это… злость и всякое такое…

Наталья. Она бисквиты с вареньем любит!

Людмила. А тебе завидно, что люблю? Ты злишься потому, что у тебя аппетита нет. Ела бы побольше, так не сердилась бы!

Прохор (поет). «Я не сержусь, хоть больно ноет грудь». Кроме бисквитов и всяких сладостей, Людмилка обожает что-нибудь военное и чтобы – с перьями, как у индейцев.

Людмила. И вовсе это неправда.

Прохор. Вот что, – давайте-ка пошлем к чертовой матери все это: семейность, прошлое и – все вообще. Сочиним маленький кавардак, покуда хозяйки нет! Я тебе, Рахиль, плясуна покажу, эх ты! Ахнешь! Ну-ка, Люда, зови Пятеркина…

Людмила. Вот это хорошо!

Прохор. С гитарой! (К Рашели.) Когда к сыну поедешь?

Рашель. Он далеко?

Прохор.

Двадцать три версты, двадцать пять. Утешный человечек. Здоровьишко слабое, а – хорош!

Рашель. Бабушка не хочет отдавать его мне.

Прохор. Это она – правильно! Тебе сын – ни к чему, при твоей беглой жизни.

Рашель. А ты как думаешь, Ната?

Наталья. Требуй, чтоб отдала. Не будет отдавать – выкради!

Прохор. Ого!

Наталья. Да, да – выкради, увези, спрячь. Ты – видишь, какие мы все! Ты же видишь…

Рашель. Выкрасть… Увезти. Это я не могу сделать.

Наталья. Почему?

Рашель. У меня есть другое дело, более серьезное.

Наталья. Серьезнее сына? Да? Зачем же ты родила, если у тебя есть дело серьезнее? Зачем?

Рашель. Да, это моя ошибка!

Наталья. А – какое дело? То, о котором ты говорила… два года тому назад. Я – помню… Очень помню.

Рашель.

Но – не веришь?

Наталья. Не верю.

Рашель. Это потому, что не понимаешь. А для меня – нет жизни вне этого дела. И пусть я потеряю… никогда не увижу Колю…

Прохор. Постой! Выкрасть – это дело! Это, Раха, замечательно! Ух, сестре – вилка в бок! Рашель, действуй! Мы с Наткой поможем тебе, честное слово. У меня есть Пятеркин – он все может.

Рашель. Перестаньте!

Прохор. Алешка Пятеркин? Да он – архиерея украдет, не то что мальчика!

Рашель. Играть моим сыном…

Прохор. Вот он, Пятеркин, храбрый воин – в обозе служил! Лешка, «птичку божию» делаем! Для заграницы, для Европы понял? Чтобы – безупречно! (Прохор берет из рук Пятеркина гитару, пробует строй.)