Ватник Солженицына

«Непонятно, что значит “оставили в лесу”? – говорит герой рассказа Семен Никифорович. – Что, охрана ушла ночевать в казарму?.. Так это же голубая мечта зеков! Особенно блатных – они бы моментально оказались в ближайшем поселке. И так стали бы “замерзать”, что жителям поселка небо с овчинку показалось. Ну а если охрана осталась, то она, конечно, развела бы костры для собственного обогрева… И тут такое “кино” получается: в лесу горит несколько костров, образуя большой круг. У каждого круга полторы сотни здоровенных мужиков с топорами и пилами в руках спокойно и молча замерзают. Насмерть замерзают! … Вопрос на засыпку: сколько времени может продолжаться такое “кино”?»349

Как «чистый свист» характеризует Семен Никифорович и другой рассказ Солженицына, «что на Кемь-Ухтинском тракте близ местечка Кут в феврале 1929 роту заключенных, около ста человек за невыполнение нормы загнали на костер – и они сгорели»

350.

«Огня боятся не только дикие звери, но и человек, – напоминает персонаж Алмазова. – Ведь сколько было случаев, когда при пожаре люди выпрыгивали из верхних этажей дома и разбивались насмерть, лишь бы не сгореть заживо. А тут я должен поверить, что несколько паршивых вертухаев (конвойных) сумели загнать в костер сотню зеков?! Да самый зачуханный зек-доходяга, предпочтет быть застреленным, но в огонь не прыгнет. Да что говорить! Если бы вертухаи, со своими пятизарядными пукалками (ведь автоматов тогда не было), затеяли с зеками игру с прыжками в костер, то сами бы в костре и оказались. Короче, этот “жареный факт” – неумная выдумка Солженицына»351.

Тот же факт, но по другой причине вызвал сомнение и у другого участника беседы – Ивана Назарова: «Как бывший зек, Солженицын … конечно, знает, что любой лагпункт – это не только место, где зеки “тянут срок”, а еще и хозяйственная единица со своим планом работ. Т.е. лагпункт – это производственный объект, где зеки – работники, а начальство – управляющие производством. И если где-то “горит план”, то лагерное начальство может иногда удлинить рабочий день зеков. Такое нарушение режима Гулага часто и случалось. Но чтобы своих работников уничтожать ротами – это дурь, за которую само начальство непременно было бы жестоко наказано. Вплоть до расстрела. Ведь в сталинские времена дисциплину спрашивали не только с рядовых граждан, с начальства спрос был еще строже»352

.

Совершенно нереальным выглядит и количество посаженных в Ленинграде по так называемому «кировскому делу». Согласно Солженицыну, «четверть Ленинграда была расчищена в 1934-1935 гг.»353

В то время в городе проживало примерно 2 млн человек. Значит, «четверть» – это 500 тысяч! Известно, что подавляющее большинство зеков – мужчины. А мужчины везде составляют половину населения. Значит, в то время мужское население Ленинграда было равно 1 млн.

«Но ведь не все население мужского пола можно арестовать – есть грудные младенцы, дети и престарелые люди, – замечает герой Алмазова. – И если я скажу, что таких было 250 тыс., то дам большую фору Солженицыну – их, конечно, было больше. Но пусть будет так. Остается 750 тыс. мужчин активного возраста, из которых Солженицын забрал 500 тыс. А для города это значит вот что: в то время везде работали в основном мужчины, а женщины были домохозяйками. А какое предприятие сможет продолжить работу, если из каждых трех работников лишится двух? Да весь город встанет! Но этого же не было»354.

Добавим, что из оставшихся мужчин трудно было бы составить «большой поток» заключенных в 1937-1938 годах, да и в 1941-ом в армию призывать было бы некого – известно, однако, что тогда Ленинград дал фронту около 100 тыс. одних только ополченцев!

Особенно возмутили алмазовских героев нападки Солженицына на лагерную медицину, а вместе с ней – и на Варлама Шаламова, который «поддерживает, если не создает, легенду о благодетельной лагерной санчасти»355. Сам Солженицын считает, что лагерная санчасть создана исключительно для того, чтобы «помогать угнетению и быть могильщиками»356.