Вавилон

– Да, Нанаи, – говорил он, глядя в ее большие, глубокие, сине-зеленые глаза, задумчивые, как сосны Cepeбряных гор, гор Тавра, – я уже сказал тебе, что у нас нет времени ждать, пока ты привыкнешь к моей любви, потому что враг стоит на наших границах, и, может, завтра придется выступать в поход против него, проститься со всем, что нам дорого. – Он судорожно привлек ее к себе, пронизывая взглядом, и она задрожала, как испуганный птенец. – Тогда и я оставлю все, что мне дорого, и тебя тоже. Но прежде чем это случится, я хочу заполнить тобой всю свою жизнь, чтобы ты вошла в мою плоть и кровь. Только зная, что ты принадлежишь мне, что ты понимаешь меня, что моя воля стала и твоей волей, моя жизнь – твоей жизнью, моя любовь – твоей любовью, только зная это, я смогу успешно противостоять натиску персов и вести мою армию к победе. Только уверовав в то, что во всех своих помыслах и во всех своих делах я могу положиться на тебя, Нанаи, клянусь тебе перед ликом божественной Иштар, которой ты посвящена, и памятью твоего доблестного дяди Синиба, только тогда я спасу Вавилонию!

Она молчала, не сводя испуганного взгляда с его губ, не в силах понять, что с ней происходит.

– Нанаи, ты готова к этому, ты хочешь этого?

Она не смогла издать ни звука и долго не отвечала.

Она молчала так долго, что у Набусардара шевельнулось чувство обиды и недоверия.

– Может, ты не готова и не хочешь этого? Может, ты ждешь любви другого и готова разделить его судьбу?

– Будь снисходителен и терпелив со мной, господин, – едва пролепетала она.

– Может быть, ты даже хочешь, чтобы персы победили меня?

Он задумался и вдруг опустил руки.

Она дрожала от страха и ожидания.

Набусардар прошелся по комнате и, остановившись у бронзовой вазы с ветками лавра и нарциссами, постучал по ней согнутыми пальцами.

– Ты все молчишь, – произнес он враждебно, – и я могу лишь догадываться, что ты думаешь не обо мне и не о нашей общей судьбе, а о том, кого я держу в подземелье этого дворца, о том, для спасения которого ты была готова пожертвовать жизнью.

Она уперлась ладонями в скамью, будто собираясь встать, но последние слова Набусардара заставили ее снова отпрянуть назад. Она напрягала все силы, чтобы ответить ему, но губы не повиновались.

– Ты пришла обмануть меня своей любовью! – воскликнул он и зло сощурился.

– Зачем ты через силу хочешь казаться несправедливым, господин? – наконец удалось вымолвить ей.

– Я тоже человек, а не зверь. Да, раньше и мое сердце было холодным, но ты отворила запруду, и оно снова наполнилось горячей кровью. Обыкновенной человеческой кровью, которая делает сердце таким уязвимым для чувств. Когда-то я был тверд, как мой меч. Мне было безразлично, кто падает и умирает под ним… – Он замолчал, стиснув зубы, и вдруг выкрикнул: – Ты пришла за ним? Говори! Ты хочешь помочь ему бежать или просто решила скрасить дни его страданий?

– Как видно, военные заботы прежде времени лишают тебя рассудка. Я пришла к тебе, господин, но ты не даешь мне и слова сказать.

– Говори! – прошептал Набусардар и глубоко вздохнул. – Отвечай, пока я окончательно не сошел с ума. Я как зверь, которого с натянутым луком преследуют по пятам, не давая ему ни отдыха, ни покоя.

Он провел рукой по лбу и в изнеможении опустился на скамью. Он превозмогал себя и, опершись локтями на стол, сжимал голову.

Его больному воображению представилось, что в эти минуты Телкиза справляет пир любви у убийцы Сибар-Сина. Потом вспомнился Валтасар, который в эти тревожные для Халдейского царства дни не нашел более важного занятия, чем покорение ледяного сердца скифской девушки. Но горше всего была мысль о том, что Нанаи проделала нелегкий путь из деревни Золотых Колосьев, видимо, только затем, чтобы помочь Устиге вырваться из тюрьмы, а он-то, Набусардар, хотел сделать ее госпожой своего сердца! У него потемнело в глазах, и он уронил голову на стол.

Нанаи подбежала и подняла ему голову. Коснувшись его лба, почувствовала, что он пышет жаром. Она не знала, что делать, чем ему помочь, как привести в чувство. Поискала глазами склянки с лекарствами, но ничего не нашла и выбежала за Текой.

Пришла Тека и озабоченно сказала:

– Он очень устал, ему надо отдохнуть.

Она тихо вышла и приготовила в соседней комнате постель. Потом развела в вине порошок и силой влила ему в рот сквозь стиснутые зубы.

Занимаясь Набусардаром, она шептала дочери Гамадана:

– Будь с ним нежной и ласковой. В горькую минуту стань ему радостью, а в минуту слабости – опорой.

Нанаи не сводила глаз с Набусардара, пока Тека поддерживала рукой его голову и вливала ему в рот питье. Она почти не слушала Теку и только ждала, когда Непобедимый придет в себя.

Но вот ресницы у него дрогнули, и он приоткрыл глаза.

– Я очень устал, – сказал он слабым голосом.

– Тебе приготовлена постель, – откликнулась Тека и помогла Набусардару встать.

– Я так устал, – повторил он и позволил отвести себя в соседнюю комнату.

Когда он уже был наедине с Текой и в голове постепенно прояснилось, он заговорил: