Вблизи Толстого. (Записки за пятнадцать лет)

Перед вечером мы с Иваном Ивановичем написали домой письма и пошли на станцию, чтобы опустить их в ящик. Проходя мимо домика, мы поговорили со стоявшими там Татьяной Львовной и Михаилом Львовичем и пошли все вместе к станции. У станции нас догнал кто‑то и сказал, что Л. Н. узнал о нашем приезде и хочет нас видеть. Мы побежали назад.

В домике из сеней направо вход в кухню, прямо — заглушенная стеклянная дверь в комнату, где лежит Л. Н.; из кухни дверь в комнату, обращенную в столовую и вообще общую, где сходятся ухаживающие за Л. Н. родные и близкие. Из этой комнаты прямо вход в одну из двух комнат Л. Н. В первую его переводят иногда, когда ту нужно прибрать. Большей частью он во второй, налево от этой.

Придя в дом, мы сняли верхнее платье, обогрелись. Домик тесный, довольно грязный, насекомые… Впрочем, комната, где лежит Л.H., чище и довольно просторная.

Меня позвали первым. Полутемно… Лицо Л. Н. я сначала с трудом разглядел. Я подошел, нагнулся и поцеловал его большую, еще сильную, такую мне знакомую руку…

Л. Н. молчал. Видимо, волновался. Потом слабым, еле слышным голосом, прерываясь, спросил:

— Как вы приехали?

— Я узнал, что вы захворали, и приехал.

— Как узнали?

— Из газет. Про вас, Л. Н., все пишут. Я с Дмитрием Васильевичем вместе приехал.

— А! Я не знал.

Помолчали.

— Зачем вы концерт свой бросили? (У меня на 4 ноября был назначен в Москве концерт, который я, уезжая в Астапово, отменил. Л. Н. об этом кто‑то рассказал.)

— К вам, Л.H., приехал.

— Когда мужик землю пашет, а у него отец умирает… он не бросит свою землю. Для вас ваш концерт — это ваша земля: вы должны ее пахать… А когда концерт?

— Завтра.

— Ну, теперь, значит, сожгли корабли.

Л. Н. помолчал, а потом тихо сквозь слезы прошептал:

— Спасибо вам… за любовь…

Л. Н. позвал Варвару Михайловну, попросил у нее вина. Я сказал:

— Я пойду, а то вы устанете.

— Нет, останьтесь… Может быть…

Л. Н. замолчал. Я понял его недоговоренную мысль… Вошел Дмитрий Васильевич. Л. Н. сказал ему про меня:

— Вы на него не сердитесь.

— Нет, я знаю, что Александр Борисович не станет вас утомлять.

Л. Н. отдал Дмитрию Васильевичу стаканчик с остатком вина и сказал:

— Она мне слишком много дала.

Дмитрий Васильевич вышел.

Мы остались вдвоем. Л. Н. сказал мне:

— Давно уже я так не хворал. Верно, это настоящее…

— Кто знает это, Л.H.?

Л. Н. опять помолчал, а потом взволнованно сказал:

— Я боюсь, как бы Софья Андреевна по слабости своей не приехала… Я только на одно надеюсь, что дети ее от этого удержат…

Я встал. Л. Н. спросил меня:

— Вы читали «Круг Чтения» на 28 октября?

— Нет.

— Вы возьмите, прочтите там… (Изречения, напечатанные в «Круге Чтения» на 28 октября (день ухода Л. Н. из Ясной), удивительно подходят к тому, что было им пережито. Еще удивительнее совпадение мыслей 7 ноября, посвященных смерти.)

Я еще раз поцеловал его руку и, с трудом удерживая слезы, вышел. Я был уверен, что это наша последняя беседа…

Иван Иванович пошел к Л. Н. вслед за мною и вскоре вышел весь в слезах.

Вскоре после нашего ухода Л. Н. впал в очень возбужденное, почти бредовое состояние: он звал по очереди Александру Львовну, Варвару Михайловну, Черткова, Никитина и всех просил, чтобы послали Софье Андреевне телеграмму, чтобы она не приезжала; снова диктовал эту телеграмму. Ему все представлялось, что вдруг она войдет из застекленной двери в его комнату. Эта мысль преследовала его, как кошмар. Чтобы его немного успокоить, дверь завесили чем‑то темным.

В телеграмме Л. Н. просил написать, что если он увидит Софью Андреевну, то не сможет этого вынести…

А здесь в Астапове — страшная суета: полон буфет приезжих — корреспонденты и всякий народ. Софья Андреевна говорит вслух на весь буфет ужасные слова о Л. Н. и окружающих его. И эти ее слова жадно подхватываются корреспондентами, как сенсационный материал.

Даже… в ужасе от ее поведения. Они поздно спохватились, допустив ее довести… до гибели.

Всю ночь Л. Н. не спал. Чувствовал себя плохо. Страдал от мучительной изжоги. Температура 38°. Л. Н. часто бредил: все начинал диктовать какие‑то бессвязные слова, просил, чтобы ему прочли продиктованное, сердился, что из этого ничего не выходит, говорил, что «все это нужно переделать».

4 ноября. Утром температура была 37,4. Л. Н. нынче с утра гораздо слабее. Сейчас он крайне слаб; часто впадает в полубессознательное состояние. Водит по одеялу рукой, как бы записывая что‑то.

Никитин не считает еще положение безнадежным, но все‑таки очень опасным. Душан Петрович вчера еще, когда Л. Н. было значительно лучше, чем нынче, говорил, что 85 % за смертельный исход.

Нынче утром сюда приехал губернатор. Все переполошились. Распространился слух, что губернатор вышлет из Астапова всех, кроме четырех ухаживающих за Л.H.; станцию и буфет будто бы закроют для посторонних.

Сыновья Л. Н. отправились к губернатору. Он сказал им, что станция вне сферы его влияния, но что он тем не менее ручается, что никого из находящихся при Л. Н. не тронут. Вообще тревога, по — видимому, фальшивая. От начальника дороги получено распоряжение предоставить всем приехавшим возможные удобства.