Вдоль по памяти

Плов был изумительный, а мы — сильно голодные. Ничего вкуснее ни до, ни после я не пробовал. Ели долго, но плова было так много, что в казане оставалось ещё изрядное количество. От нашего коньяка ребята отказались: у мусульман это не принято. А вскоре начались шутки и игры. Оставшийся плов нужно было доесть, и студенты начали принудительное кормление нерадивых «малоежек». Плов в Средней Азии едят, как известно, руками. Принудительное кормление заключалось в следующем: «палач» набирал в казане на ладонь горстку плова, пригибал голову «жертвы» к земле, и снизу взмахом руки, пытался накормить её изрядной порцией. Человек давился, кашлял, но обязан был проглотить. Всё это проделали и с нами. Мы были в благодушном настроении, и не смогли отбояриться от этого «наказания».

В Самарканде мы рисовали на базаре и писали пейзажи с историческими развалинами.

В Бухаре незадолго до нашего приезда случилось землетрясение, обвалившее часть фасадов мечетей. На земле валялись красивые обломки голубой глазурной облицовки. И мы стали собирать эту восхитительную бирюзу.

«Самарканд», гуашь

В этот момент Володя Перцев обратил внимание на высокого сутулого человека, наблюдавшего за нами. Он подошёл ближе, и у нас завязался разговор. Мы поняли, что этот человек большой знаток Востока и, несомненно, наш соотечественник. Я спросил его, не знает ли он Юренева. Он удивился, но ответил положительно, и поинтересовался, откуда нам известна эта фамилия. В его интонации замечалась некоторая подозрительность, но узнав, что мы от Бочарова, признался, что он и есть Юренев.

Жил он в Бухаре, что называется, на птичьих правах. Рассказывал о себе мало, не вдаваясь в подробности. Руководство района им не интересовалось, жил в какой-то комнатёнке без двери, питался за счёт подаяния. Местные жители относились к нему как к дервишу, часто обращались за юридическими, медицинскими и прочими советами, уважали его. Он был, видимо, достопримечательностью Бухары.

Генрих передал для него трубочный табак. Юренев принял подарок с печальной улыбкой: оказывается, он недавно бросил курить. Он пригласил нас «к себе». Его жилище оказалось каким-то углублением в стене медресе, действительно без двери, за занавеской. Имущества не было, если не считать тюфяка у стенки и ящиков, на которые нам было предложено присесть. Он полулежал на своём тюфяке, поглаживая приблудного котёнка, и рассказывал нам об истории отношений Бухарского эмира к России и царскому правительству; показывал старинные (XVII века) бронзовые чернильницы русских дьяков, которые он где-то обнаружил, доказывающие, по его мнению, древние связи наших стран.

Мы стали часто захаживать к нему по вечерам, приносить с собой кое-какое угощение и слушать его рассказы. Времена были уже, как говорила Анна Ахматова, вегетарианские. Мы спросили, не собирается ли он обратно в Россию, ведь в Москве у него был брат — кинематографист, которого мы часто видели на экране телевизора, но Юренев ответил, что привык к своей бухарской жизни и менять её не намерен.

С гостиницей в Бухаре тоже ничего не вышло; бухарские власти предложили нам разместиться в школе, разорённой по случаю капремонта. Там, среди разгрома и мусора, мы обнаружили железные кровати с пружинными сетками; при этом рамы в оконных проёмах отсутствовали, а непуганые мыши бегали под ногами.

Девушка из Бухары

Мы повесили наши рюкзаки повыше на стены, однако ночью голодные мыши бегали по нашим спинам и даже пытались прыгать вверх, чтоб достать до рюкзаков, где хранились остатки московской копчёной колбасы.

Нас вдохновила необычность, своеобразие местного быта. Рисовали мы взахлёб, соревнуясь друг с другом. С утра мы расходились в разные стороны, работали весь день. Собирались вечером где-нибудь в харчевне или чайхане, показывая свой дневной «улов».

Как-то раз мы набрели на цыганское поселение в глубоком овраге. Тут был свой особенный быт. Потом, по пути нам попался еврейский квартал.

Одного старого бухарского еврея мы с большим трудом упросили нам позировать, пообещав ему подарить его портрет. Он неохотно согласился. Правда, он подумал, что мы его сфотографируем, и это произойдёт быстро, но трудно описать его разочарование и досаду, когда мы заставили его сидеть около часа неподвижно. К сожалению, нам не хватило времени, чтобы закончить портрет, и мы попросили его продолжить позирование на следующий день. Но на другой день мы застали его «больным», лежащим под одеялом. Однако после долгих уговоров, он всё-таки нам уступил, и вылез из-под одеяла… в сапогах.

Каракалпак

Везде мы искали узбекскую народную керамику, но в основном попадались только скучные однотипные фабричные изделия. На наши вопросы нам отвечали, что промысел этот давно зачах, что Узбекистан давно перешёл на фабричный стандарт, но возможно, где-то в провинции ещё что-то можно обнаружить, и нас направили в «захолустье» — в Янгиарыкский район.