Вдребезги

Ну то есть было, конечно, с Саадет. Но ему тогда только исполнилось семнадцать, он по факту действительно оставался совсем еще ребенком, травмированным ребенком, страдающим от кошмаров и фобий. А она – красивая, тридцатипятилетняя, уверенная в себе, с этаким богемным флером. Художник, дизайнер, фотограф, еще вроде украшения делала… Они и познакомились на какой-то артистической тусовке, и Саадет сразу же взяла его в оборот, увезла к себе в квартиру и до утра не выпускала из постели. Ему нравилось, нравилось, что такая женщина – яркая, привлекательная, обо всем имеющая свое мнение, заинтересовалась им. К тому же с ней было спокойно, никто, кроме нее, не мог, да и не пытался глушить эти его приступы страха и тоски. А она выслушивала его, обнимала, подливала еще вина в стакан или протягивала самокрутку с гашишем, гладила его по волосам, шептала:

– Мой прекрасный мальчик…

Внушала ему, что он слишком хорош для того, чтобы соглашаться на капризы режиссеров, не понимающих его тонкой натуры, слишком необычен для того, чтобы заводить простые, доверительные отношения с «нормальными» женщинами. Это слово – нормальные – она произносила с таким отвращением, будто от него горчило во рту. Таскала его по тусовкам, странным местечкам, восхищалась самыми дикими, самыми безумными его идеями и выходками. И он старался, как мог, выламывался, лелеял в себе всю эту «ненормальность», порочность, чтобы, не дай господи, ни на миг не выйти из образа непонятного, вздорного, не приспособленного к мещанскому миру гения.

Порой, правда, у него начинало закрадываться ощущение, что он вязнет в сплетенной Саадет паутине – нежной, шелковой, тонкой, – но паутине, из которой не выбраться. Тогда у них случались ссоры – с битьем посуды и драками, с привлечением соседей, с полицией… Но каждый раз после такого выплеска страсть в нем разгоралась все сильнее. И когда Саадет через несколько лет сказала ему, что их дороги расходятся… Боже, он думал тогда, что не переживет этого, исчезнет с лица земли. В грудной клетке словно образовалась зияющая дыра, черная воронка, в которую со свистом утягивало все его надежды и стремления. Он просто не знал, как жить без нее, как взаимодействовать с чужим враждебным миром, когда Саадет нет рядом, когда она не нашептывает ему на ухо: «Ты самый лучший, самый удивительный, нездешний, гениальный. Не гляди на них – все эти скучные обыватели не стоят твоего ногтя».

Беркант тогда умолял не бросать его, чуть ли не в ногах валялся. Но Саадет говорила:

– Мы все равно никогда не расстанемся, все равно всегда будем вместе. Просто не в общепринятом смысле этого слова. Ты уже взрослый, и тебе пора идти по своему пути. А у меня своя дорога. Но я всегда была у тебя и буду.

А ему хотелось упасть на пол и скорчиться от боли, свернуться, прикрывая от новых ударов саднящее нутро. Но Саадет не пожалела его, ушла. Если, конечно, это можно было так назвать…. В каком-то смысле они действительно так и не расстались, и с кем бы ни был он, с кем бы ни была она, Беркант знал, что в любой момент она может объявиться, и все начнется снова.

Однако же та давняя история сильно напугала его, выпотрошила без остатка, и с тех пор он никогда уже не позволял себе привязываться к кому-то, потому что знал, как неожиданно, как больно любой человек потом может по ним ударить. И вдруг после стольких лет такое…

Нет, случившееся срочно нужно было исправлять. Замазать, заглушить чем угодно, лишь бы новое стерло, вымарало из памяти Софии эту унизительную ночь.

За последующие несколько дней София пару раз звонила ему, оставляла сообщения на голосовой почте. Спрашивала, все ли с ним в порядке, явно старалась говорить спокойно, ничем не напоминать о его ночных откровениях. Но Беркант знал, чем вызвана эта ее тревога. Что, решила, что он совсем никчемный тип, пропадет без нее? Ну да, как же!

Он понимал, конечно, что просто пропасть из поля зрения Софии – не вариант. Так она, чего доброго, еще больше себе напридумывает, начнет разыскивать его со спасительной миссией. Нет, тут нужно бить наверняка.

Все эти дни Беркант лихорадочно обдумывал линию поведения, метался как безумный. По-хорошему стоило бы заняться поисками работы, ведь последний его проект лопнул, как мыльный пузырь, а деньги все еще были нужны позарез. Но он просто не мог сейчас ни на чем сосредоточиться, ему срочно нужно было разобраться с этой ситуацией. Потом уж можно будет взяться за обычные дела. Еще и маман, как всегда, названивала с идиотскими поручениями и очередными жалобами на его невнимание. Беркант возил ее к врачу, ждал в стерильно-белом коридоре, пока закончится прием, а сам все думал, думал… Нетерпение кипело в крови, нужно было начинать действовать.

Он позвонил Софии сам, и та взяла трубку буквально после двух гудков. Беркант мысленно поздравил себя с победой – раньше проклятая баба могла и сбросить звонок, написав короткое «перезвоню», и отозваться из трубки: «Не могу говорить, позже». Ну ясно, цену себе набивала, хотела заинтриговать. А вот теперь – гляди-ка! – и время нашлось.