Вдребезги

— Нормально… Хорошо всё. Глянь сюда, — Томми забрал пачку фотографий у него из рук, перебрал, вытянул одну. Перевернул. На обороте был записан номер телефона. — Позвони.

— Это… — Майкл похолодел, впился в него взглядом. — Это Джаймс?..

— Просто позвони, — Томми спрятал глаза. — Я ничего не знаю, она сказала только номер передать. Правда, не знаю… Она тебе денег на карту кинула, на час должно хватить.

Майкл выхватил фотографию у него из пальцев.

— Ты иди, чего, — сказал Томми, утерев нос ладонью. — Я всё равно ненадолго…

— Спасибо, — еле слышно ответил Майкл.

Телефонная кабинка с прозрачными стенками висела возле библиотеки. Каждому заключённому позволялось трепаться столько, сколько хватало средств на телефонной карте. Майкл пользовался своей редко — звонил только домой.

Прижав трубку к уху, он вставил карту и набрал номер. Прижался затылком к исцарапанной пластиковой стенке. В этой части коридора сейчас было пусто, только охранник маячил у решётки, перекрывающей коридор. Майкл закрыл глаза, считая гудки. Три… Пять… Десять.

Наконец что-то щёлкнуло, и он услышал дыхание.

— Прости, — зашептал он. — Прости, прости, прости…

— Что же ты наделал, Майкл, — отозвался дрожащий голос. — Что ты наделал…

— Я не знал!.. — Майкл прижался лбом к телефонному аппарату, изрисованному чёрным маркером, зажмурился на мгновение. — Я не знал, что там кокс, правда!.. Я просто… — он резко вдохнул, оборвал себя. — Как ты?..

— Плохо, — тихо ответил Джеймс. — Мне очень плохо без тебя. Я очень скучаю.

Майкл перевёл дыхание.

— Слушай, ещё не финиш… Завтра суд, последнее слушание. Всё решится. МакКейн говорит, всё идёт хорошо. Я всё делаю, как он скажет. Я скоро вернусь, слышишь?.. Скоро увидимся.

— Нет, — сказал Джеймс. — Не увидимся.

— Почему?.. — прошептал Майкл.

— Отец запретил мне с тобой встречаться.

— Я знаю, — с облегчением выдохнул тот, — мне адвокат разъяснил, что для твоего отца это херово. Но это ж только пока меня не отпустят! А если отпустят — то всё же нормально?.. Да?..

— Нет, — тихо сказал Джеймс. — Он сказал, что поможет вытащить тебя, если мы не будем видеться, пока я не закончу учиться.

Майкл потрясённо замолк.

— Я перевёлся в Сорбонну, — сказал Джеймс. — В Париж.

— Не будем видеться?.. — переспросил Майкл.

— Пока я учусь.

— А потом?..

— «Потом» будет через пять лет! — отчаянно сказал Джеймс.

Майкл замолчал. Он слышал, как в трубке тот шмыгает носом, не стесняясь реветь, и не знал, что сказать.

— Ты ещё здесь?.. — тихо спросил Джеймс.

— Я… я к тебе приеду, — растерянно сказал Майкл. — Выберусь и приеду в твой Париж. Что-нибудь придумаем вместе. Он же не может…

— Нет, — всхлипнул Джеймс. — Я ему обещал. Что мы не будем ни видеться, ни общаться, если… если он поможет.

Майкл стукнулся лбом о телефонный аппарат, замер.

— Я с ним поговорю… Ну, нельзя ж так…

— Ты его не знаешь, — прошептал Джеймс.

— Слушай, что бы там ни было, — торопливо сказал Майкл. — Как бы ни повернулось — я тебя дождусь. Я тебя дождусь, слышишь?.. Ты там учись. Я что-нибудь придумаю. Не бойся, — он машинально гладил пальцами изрисованный бок телефона, задевал ногтями облупившуюся краску. — Я тебя не забуду. Ты у меня один. Я тебя всегда буду любить. Я выберусь, — горячо пообещал он. — Вот увидишь. Ты только тоже жди.

— Майкл, — позвал Джеймс. — Сделай кое-что. Если тебя… — он запнулся, — когда тебя отпустят… позаботься о Бобби. Он ни в чём не виноват.

Джеймс прерывисто вздохнул, в его голосе отчетливо были слышны слёзы.

— Я всё сделаю… Я его заберу.

— Я люблю тебя, — сказал Джеймс и повесил трубку.

В ночь перед судом Майкл не спал. После разговора все чувства пропали, будто выключились, будто разъединились какие-то клеммы между сердцем и головой. Он лежал, укрывшись одеялом до середины груди. Тупо смотрел сухими глазами, как на стене смешивается тусклый коридорный свет и лунный луч, тянущийся из окошка под потолком.

Коридорный был одноцветно белым, невзрачным. Такой простой, что его даже не замечаешь, заходя в офис, больницу или почтовое отделение. Он обыденный, примитивный, привычный. Лунный свет был ярким, отчетливо голубым. Он тёк по стене, коридорный свет пытался нагнать его, и там, где они встречались, Майклу мерещились серебряные искры. Когда через несколько часов луна зашла, белый свет остался там же, где был, пустой и безжизненный.

Утром, уходя из камеры вслед за охранником, Майкл знал, что сюда уже не вернётся. Если его признают виновным — переведут в другой корпус. Если оправдают — отпустят. Костюмчик, как всегда, был спокойным. Майкл тоже был спокойным. Таким спокойным, что из него можно было бы делать успокоительное. Костюмчик что-то говорил, Майкл кивал каждый раз, когда тот спрашивал: слышишь? понял? Но не слышал и не понимал.

В зале суда он занял своё место, ухватился взглядом за герб над трибуной судьи. Голоса вокруг сливались в однообразный шум, как ночной прибой, который наползает на берег и лижет подтаявший снег. Майкл сидел ровно, не глядя по сторонам. Вставал, когда велено, садился, когда Костюмчик дёргал за рукав.