Вдребезги

— Постой тут, — Майкл отстранил от себя Сару. — Мне там чё-то сказать хотят. Про тебя небось, — он улыбнулся.

— Не на кастинг!.. — раздражённо бросил кто-то в спину.

В комнате комиссии было душно от двух переносных прожекторов с отражателями. По центру стоял стул, перед ним — камера на штативе.

— Привет, — сказал Майкл, останавливаясь за спинкой стула. — Я с Сарой, — он ткнул пальцем за спину.

— Дженни, смотри, какой интересный типаж, — щетинистый парень повернулся к соседке, светловолосой девушке в чёрной футболке. — Явно же харизматик.

Дженни подняла брови:

— Допустим…

— Герой-любовник и неврастеник? — задумчиво спросил мужчина с бабочкой сам у себя и пристально оглядел Майкла. — Любопытно… Редкое амплуа.

— Как вас зовут? — спросил молодой человек, перестав шептаться с соседкой.

— Майкл, — ответил тот.

— Майкл, расскажите немного о себе, — улыбнулась Дженни.

— Мне двадцать один. Я из Хакни. А что?

— Майкл из Хакни — и всё? — Седая дама в очках слегка поморщилась, будто у нее внезапно заболела голова, и постучала карандашом по столу.

— А вам зачем? — спросил он.

— Майкл, как ваша фамилия? — парень хмурился, листая бумаги в папке перед собой. — Я не могу найти вашу анкету.

— Так её там и нет, — Майкл пожал плечами.

— Как это — нет? — удивилась Дженни.

— Я ж сказал, я с Сарой. С подругой. Это она к вам хочет.

— А вы не хотите? — цепко спросил парень.

Майкл криво усмехнулся:

— А вы чё, предлагаете?..

— У вас есть актёрское образование? — вздохнула седая дама в очках.

— Школа считается? — спросил Майкл.

— Гилдхоллская школа музыки и театра? — оживилась Дженни. — Или Королевская школа драмы?..

— Не, — Майкл усмехнулся веселее. — Начальная школа при церкви святого Иоанна Иерусалимского. Занимался два месяца в театральном кружке, пока не выгнали. А ещё три месяца драмы и танцев от колледжа Кенсингтона и Челси.

— Не слышал о таком колледже, — нахмурился парень, — а почему только три месяца?.. Что-то не сложилось?..

— Ага, — Майкл улыбнулся.

Вот ведь судьба, какая ты сука. По краешку чужой жизни пройтись, в толпе посидеть, среди тех, кто пришёл пробиваться к звёздам — нет, этого ведь мало, блять. Надо ещё, чтоб вот эти внушительные ребята из комиссии кастинга решили на тебя посмотреть. Пусть смотрят, не жалко. Тока пойми уже наконец — не выберут тебя в этот мир никогда в жизни. Потому что у них даже анкеты твоей нет, во как. Кудряшка бы сказал — символично.

— Не сложилось, — сказал Майкл, улыбаясь во весь рот. В груди что-то дрожало. — Я под арестом тока три месяца был. А потом отпустили. Вот и не доучился.

— А ты прав… — пробормотала Дженни, обращаясь явно не к Майклу. — В нём что-то есть…

— Я тебе говорил!.. — парень хлопнул ладонью по столу. — Я же сразу сказал!..

— Мы зря тратим время, — громко сказала седая дама. — Это бессмысленно, его даже нет в списке.

— Бессмысленно и нелепо, — поддержал её другой пожилой мужчина, без бабочки. — Он совершенно посторонний человек.

— Я вижу актёра, стоит ему войти в дверь, — со значением сказал четвёртый мужчина, темнокожий и полноватый, с короткими усами. — Это — не актёр.

— Нет, я уверен, надо попробовать, — настойчиво сказал молодой парень со щетиной. — Посмотрите, какая мимика! И пластика! Это всего пять минут!

— Нас там ждёт пятьдесят человек, — дама кивнула на закрытые двери.

— Майкл, вы могли бы нам что-нибудь рассказать? — спросила светловолосая Дженни. — Какую-нибудь короткую историю?

— Ну… я стишок знаю, — Майкл переступил с ноги на ногу и взялся за спинку стула.

— Стишок… — сказала седая дама в очках, облокотившись на стол, и приставила палец к виску. — Стишок, — внятно повторила она, вытянув губы, будто слово было каким-то неприличным, и она хотела, чтобы оно поскорее оторвалось от них и растворилось в воздухе.

— Из книжки, — пояснил Майкл.

— Можете рассказать? — щетинистый парень подался вперёд.

Майкл пожал плечами и начал сходу.

— Трудами изнурен, хочу уснуть. Блаженный отдых обрести в постели.

Горло сжалось — он кашлянул, уставился за окно. Продолжил хрипловато:

— Но только лягу, вновь пускаюсь в путь — в своих мечтах — к одной и той же цели.

Следующий вдох дался с трудом. Думаю о тебе, аж спать не могу. И ни о чём другом, кроме тебя, больше не думается. Засыпая — думаю, спишь ли ты. Просыпаясь — думаю, как ты просыпаешься.

— Мои мечты и чувства в сотый раз идут к тебе дорогой пилигрима, — сказал Майкл.

Сотый. А потом будет двухсотый. Трёхсотый. Тысячный. Пять лет — это тысяча восемьсот дней. Тысяча восемьсот пилигримов собрались дойти до Парижа. Один наебнулся на гонках, и их осталось тысяча семьсот девяносто девять. Тысяча семьсот девяносто девять пилигримов собрались дойти до Парижа… Нескладный какой-то стишок, у Шекспира лучше.

— И, не смыкая утомлённых глаз, — сказал Майкл, — я вижу тьму, что и слепому зрима. Усердным взором сердца и ума во тьме тебя ищу, лишённый зренья…

Чтобы нижняя губа не дрожала, пришлось её прикусить.

— И кажется великолепной тьма, когда в неё ты входишь светлой тенью…