Вдребезги

Скатались в Дувр, к меловым скалам. Посидели у обрыва на солёном ветру, поглазели на море. Пару раз Майкл пустил Джеймса за руль. Понятное дело, не на дороге, и страховал, конечно – но тот вёл уверенно, ровно, не боялся тяжёлого мотоцикла.

Майкл тянул время. Боялся: вот ещё чуть-чуть – и всё закончится. После первого секса всегда всё заканчивалось. Разве что Сара не в счёт. А вдруг тут будет так же? Трахнет – и перегорит?

Что потом делать, как быть, если внезапно отпустит? И вот тебе жизнь, как и хотел, как раньше была: никаких поцелуев за ухо, под кудрявую прядь, никакого запаха выглаженных рубашек у самой шеи, никаких стаканчиков с кофе, Джеймсовых перчаток без пальцев, да и пальцев тоже никаких – не поймаешь больше губами, не тронешь подушечку языком.

Никаких книжек, никаких рассказов про Крестовые походы, никаких последних сеансов в кино на дурацкие фильмы, где можно сползти в проход между креслами и залезть друг другу в штаны, сталкиваясь руками.

И как потом жить?..

Всего этого было так мало и так много, что Майкл не знал, куда себя деть. Хотелось, что ли, поговорить с кем-то. Да только с кем?..

Томми вон, не стесняясь, мог часами трепать про своего Гордона Рамзи. Майклу тоже хотелось – о Джеймсе, о себе, о себе с Джеймсом. А приходилось молчать.

Да кто ему руку подаст, если он признается, что связался с пацаном?

Да что там руку… Хрен бы с ними, с руками. Это ж всему конец. Бран отвернётся. Томми – ну, Томми добрый. Пожалеет наверняка. Он всегда жалел, когда Майкл разбивался – навещал в больнице, таскал свою выпечку. Вот и тут то же самое будет, разве что у Майкла не руки-ноги в этот раз сломаны, а голова.

А потом, когда дальше выплывет – хоть вешайся, хоть уезжай к материной родне, в Дублин. Никто на улице прохода не даст. И что, каждому в морду совать, кто в спину пидором назовёт?.. Кулаков не хватит.

А отец… ничего не скажет. Вообще говорить перестанет. Не такого он для Майкла хотел. Он и так в последнее время мрачнеет, как видит Джеймса. Может, подозревает что-то. Хотя ведёт себя вежливо, виду не подаёт, что расстроен.

Майкл вздохнул, опять перевернул подушку. Сон от этих мыслей не шёл. А завтра вставать пораньше, чтобы успеть закончить с работой до четырёх…

Зазвонил телефон. Майкл чуть не подпрыгнул, схватился за трубку – Купидончик.

– Алё?

– Майкл!.. Извини, что так поздно. Я тебя разбудил?..

– Чё случилось? – прямо спросил тот.

Джеймс напряжённо вздохнул в трубку.

– Ты прости, что я беспокою. Не знал, кому ещё позвонить. Так глупо вышло…

– Ты цел?.. – спросил Майкл.

– Да… Да, просто… Нелепая ситуация… – он опять вздохнул. По голосу вроде не пьян, языком шевелит. – Я бы доехал на автобусе, но даже не знаю, где тут остановка, – он нервно хихикнул. – А нет, я же без денег…

– Я тебя заберу, – Майкл одной рукой уже натягивал джинсы. – Ты где?

– В парке.

– В каком? Возле дома?

– Нет, дальше. Кажется, Сент-Джеймс… Нет, это Грин-парк.

– Выходи к памятнику Виктории, я тебя подберу, – велел Майкл. – Жди там, понял?

– Майкл, спасибо…

– Просто жди. Я скоро приеду.

Он скатился по лестнице, стараясь не топотать, чтобы не разбудить родителей, на ходу накинул куртку, выскочил через заднюю дверь на кухне – так было ближе до гаража.

Королева Виктория со своего постамента сурово смотрела каменным взглядом. Вот тока не надо, подумал Майкл. Сам знаю, что вляпался.

Джеймс сидел на ступеньках мемориала, подсвеченного прожекторами. Маленький, нахохлившийся, как мокрый воробей. В одной рубашке, в кедах. А октябрьская ночь сырая, промозглая, с реки наползает туман. Сидел, обнимал руками колени, уткнувшись в них подбородком. Ждал.

Майкл притормозил, махнул ему рукой: залезай, мол. Запарковаться тут было и негде, и нельзя – но ведь ночь, машин нет – никому он не помешает, если пассажира подберёт.

Джеймс вскочил, сбежал по ступенькам.

– Домой? – спросил Майкл.

– Я как раз оттуда. – Тот вздрогнул от холода, поёжился, втянул голову в плечи.

– Тогда переночуешь у меня, – решил Майкл. Стащил с плеч нагретую куртку, завернул в неё пацана, не слушая вялых возражений. Пальцы у того были как ледышки.

Джеймс сел сзади, привычно обхватил руками за пояс, прильнул, прижался щекой к плечу. Спине сразу стало холодно – сколько ж ты по городу шатался, пока мне позвонил, кудряшка?.. Без денег, без машины, раздетый. Вот дурень, надо ж было сразу, говорил же тебе – звони, если что…

Никому тебя не отдам, вдруг подумал Майкл. Никому не дам обидеть. Мой будешь.

Оставив мотоцикл возле дома, он первым делом обнял Джеймса обеими руками. Тот спрятал лицо на груди, сцепил вместе озябшие пальцы. Фонари почти не горели, никто бы и не увидел в густой тени, как они обнимаются.

– Пошли в дом, – шепнул Майкл, наклонившись к самому уху. – Только тихо. У меня предки спят.

Щёлкнул замок входной двери, над крыльцом зажёгся свет. Майкл торопливо расцепил руки.

– Я слышал мотор. Что-то случилось? – хмуро спросил Кристофер. Он был в майке и домашних штанах.

– Да нет. Этот чудик в городе без бабла застрял, – Майкл подтолкнул Джеймса к крыльцу. – Пришлось выручать. Он у меня переночует.