Вдребезги

– Делов-то, – равнодушно сказал Майкл. – Никто не ждёт, что на кокни можно по-умному трепаться.

Колин почему-то посмотрел на Джеймса.

– Что ты там говорил про снобизм?

Тот растерянно улыбнулся. Хорошо хоть, не сказал: «Майкл умный». Майкл бы себя точно попугаем почувствовал.

Насчёт финала он оказался прав: Локсли до него не дожил. Мэри застрелила его в середине третьего действия. Насчёт всего остального Майкл тоже оказался близок к правде, но никакой особенной заслуги в этом не видел. Чем гордиться-то, когда сразу всё ясно? Может, ещё погордиться тем, что не в штаны ходишь, а терпишь до писсуара?

За кулисами была расслабленная неразбериха. За сцену их пропустили без вопросов: Колина и Джеймса знали здесь хорошо, а раз Майкл шёл с ними, на него никто даже не смотрел.

Майкл уже как-то пригляделся к килту и перестал подыхать от желания затащить Джеймса в укромный уголок. Всё равно людей вокруг было слишком много, а укромных уголков – слишком мало. Джеймс тоже поглядывал на него с прищуром, но всё, что они могли себе позволить – соприкоснуться тыльной стороной ладоней и вздрогнуть от жара, ударившего в лицо.

Фуршет устроили прямо на сцене, растащив декорации. На высоких столах поблёскивало шампанское, между гостями сновали чёрно-белые официанты, собирая пустые бокалы. На краю сцены организовали закуски.

– Бесподобно, – сказал Колин, расцеловав жену. – Ты была восхитительна.

Хелен Сазерленд, даже не переодевшись из роли Аманды, встряхнула взбитыми кудряшками и очаровательно улыбнулась. Упорхнула, чтобы сфотографироваться, вернулась, отвлеклась на пару слов журналисту, вернулась опять.

– Я вас где-то видела?.. – она без предупреждения развернулась к Майклу.

– Вряд ли, мэм, – сказал тот.

– Мама, это Майкл. Я тебе рассказывал, – напомнил Джеймс.

Она подняла бровь, вгляделась внимательнее.

– У меня розы, три корзины. – Хелен без перехода приобняла мужа. – Я не представляю, что с ними делать. Придётся оставить тут.

– Ни в коем случае, – тот выудил телефон из кармана и отошёл. – Я договорюсь, чтобы доставили.

– Ты с ним спишь?.. – тихо спросила Хелен, глядя на Джеймса.

Тот потупился, пробормотал что-то, одновременно похожее на «да», «нет», «может быть» и «не помню».

– Отцу не говори, – сказала она.

Хелен была хороша, и с этой женщиной совершенно не вязалось всё, о чём рассказывал Джеймс. Майкл никак не мог представить её пьяной или хотя бы злой – у неё были абсолютно ясные, умные глаза, красивое породистое лицо, руки в кольцах и осанка королевы. Джеймс был очень похож на неё, и точно так же поднимал одну бровь, когда удивлялся.

Понятно, в кого тот пошёл таким хорошеньким. Колин, конечно, тоже был красивым мужиком, хоть и слегка квадратным. Но Хелен выглядела как богиня.

Майкл держал в руках стакан с яблочным соком и улыбался просто так, на всякий случай. Тут все вокруг улыбались. Джеймс поспешно перевёл стрелки на спектакль, заговорил об удачных режиссёрских находках.

Майкл посмотрел в зрительный зал. Ряды пустых кресел с красной обивкой, ложи с золотыми гирляндами в полумраке, полуголые девицы в облаках, нарисованные на потолке. Отсюда зал выглядел мощно, ничего не скажешь. Круто, наверное, когда ты тут стоишь, а там толпа ловит каждое твоё слово. Сидит три часа и ловит. И так – почти каждый день.

Театру было больше ста лет. Он помнил две мировые войны, тут, наверное, сотни актёров побывали. В кино всё не так. Никакой этой незыблемости. Мотаешься по всему миру: сегодня здесь, завтра там. Тесный трейлер, взятый кинокомпанией в аренду. Никаких гримёрок со звёздами на двери. Камера, мотор – и так раз двести, если дубль не получается. Возвращаешься усталый как собака, падаешь без ног на узкую кровать и ждёшь следующий день – скорее бы снова: камера, мотор…

– О чём задумался, мой дорогой? – Хелен отвлеклась от комплиментов Джеймса. – Тебе здесь нравится?..

– Я вот читал, – сказал Майкл, поворачиваясь к ней, – в древности как было. Актёры собирались в кучу и шуровали до ближайшей ярмарки. Кто первый успел, тот всех по… развлёк. В смысле, собрал. Получается, не люди к актёрам приходили, а наоборот. Вот в кино сейчас то же самое. Все шатаются с фестиваля на съёмки, со съёмок на интервью. А театр стоит на месте, чё ему сделается?.. Он же вечный.

– Чё ему сделается? – повторила Хелен, точно копируя его манеру. – Он же вечный.

Джеймс кашлянул, нервно отпил из бокала. Хелен весело улыбнулась:

– Я убила два месяца, чтобы подобрать акцент. Господи боже, а всего-то надо было прокатиться в Ист-Энд и зайти в любой паб. Наслушалась бы на десять лет вперёд.

– Там по-грубому говорят, мэм, – сказал Майкл. – Вам бы не понравилось.

– Не бойся, от слова «хуй» я в обморок не падаю.

– Мама!.. – Джеймс вспыхнул.

– Прости, милый. – Хелен засмеялась и постучала себя пальцем по тонким губам. – Майкл, мне Джеймс рассказывал – ты тоже хочешь стать актёром?..

– Ну, актёром – это Джаймс загнул, – смутился тот. – Так, в титрах засветиться.

– Джа-аймс, – повторила Хелен. – Изумительно. Ты уже где-нибудь занимаешься?.. – с любопытством спросила она. – Учишься?..