Вечера

Возле конюшни его встретила мать. Она несколько раз выходила за ворота, всматривалась, вслушивалась, но ничего не было видно, ничего не было слышно. Мать собралась и пошла по дороге за деревню.

— Шурка-а! — только и сказала она. — Беги!

Он побежал неловко, стукаясь коленями. Штаны хрустели в сгибах, мешали. Опустив руки, он бежал, наклоняясь вперед, падая, как бык, дыша с ыханьем, и звуки, похожие на клекот, вырывались из его искривленного морозом рта. Он вошел в избу, братья сидели на лавке, напротив протопившейся печки. Они молча испуганно смотрели на Шурку, понимая, что ничего не надо говорить. Потом подошли, стали помогать раздеваться: пальцы Шурку не слушались. Сняли шубу, пальтишко. Шурка дрожал.

В избе было тепло. Ходики показывали половину девятого. На плите стоял чугунок с картошкой. Бросив одежду около умывальника, надев сухие штаны и рубаху, Шурка взял из чугунка картошину и полез на печь. Братья тихо сидели на лавке.

Когда мать вошла, Шурка спал. Спал, свесив левую руку с печи, зажав в пальцах неначатую картофелину.

История одной семьи

Глава 1

Рассказ женатого человека

Познакомился я с нею в Москве. Я приехал в командировку, гостиницу мне заказали неудачно, то есть указали в заказе, что требуется место с такого-то по такое-то число, и все, ничего больше. Мне нужен был номер отдельный или хотя бы на двоих. А давали общий — на восемь человек. Спортсмены откуда-то приехали на соревнования, с ними и предложили. Я отказался. Надо было согласиться, тогда все сложилось бы иначе, не спорить, а через недельку, может, раньше перейти в освободившийся номер. Так обычно и делается. Но администратор была невежлива, и я вышел из гостиницы рассерженный на тех, кто занимался моим устройством. Вышел и пошел прочь, раздумывая, что делать дальше. Гулял я таким образом довольно долго, побывал еще в двух гостиницах, но там мест не оказалось, и я повернул обратно, не рассчитывая теперь уже попасть и в общий номер.

В это время меня окликнули. Оборачиваюсь, смотрю — знакомая. Сокурсница моя, пять лет в институте вместе проучились. Я, признаться, не узнал ее — сколько времени прошло, да она сама подсказала. Помнишь, говорит, такую-то. Вспомнил, хотя изменилась она сильно. Я, откровенно если, не был с нею даже в приятельских отношениях. Учились, ну и учились — чего там. Закончили, разъехались по направлениям и, как водится, позабывали друг друга. С кем дружен был, тех помнишь, конечно, а остальных…

Отошли в сторону, стоим, разговариваем. Как здесь оказался, спрашивает. Да вот, отвечаю, такое дело, приехал, а в гостиницу… Так пойдем к подруге моей, предлагает она, там поживешь. Надолго приехал? Ну, тем более. У нее комната свободная, пойдем. Я согласился, и быстро как-то, не подумав: что? как? Теперь вот проклинаю себя за поспешность. Да тут недалеко, сказала сокурсница. Пешком доберемся скоро, никакой машины не нужно…

Пошли. Дорогой разговорились, институт вспомнили. Оказывается, она с некоторых пор живет в Москве. «Замуж за москвича вышла?» — поинтересовался я. «Да», — ответила она, но с какой-то неопределенностью, и я перестал расспрашивать. Ведь я не знал, куда она получила направление, но не в Москву, понятно.

Добрались. Переулок в Замоскворечье, старый дом, квартира на первом этаже, окнами в переулок. Истинные хозяева квартиры уехали на год или на два работать на север, подруга моей сокурсницы квартировала в ней, присматривая за всем. Подруга оказалась дома, нас познакомили, спутница моя объявила, в чем дело, подруга пристально так посмотрела на меня и сказала: что ж, пусть остается. Сама она была высока, худа и удивительно некрасива: веснушчатая, нос бесформенный, лицо безбровое, зубы кривые, жидкие светлые волосы, расчесанные по обе стороны головы, свисали ниже подбородка. Но держалась она бойко, с апломбом и по ухваткам была — чистая сводня. Ладно, подумал я, поживем, посмотрим, что из этого выйдет. Можно и в гостиницу перейти, если что…