Я поднимаю глаза и вглядываюсь в лицо брата. Он всегда был чем-то вроде надежды. Он – союзник. Пытаюсь представить, каково должно быть Луизе. Каково это, когда человека, который для тебя важнее всего, больше нет. Когда он стерт из твоей жизни, как с картины. И все, что остается, – только пустое место. Пустота, которую он оставляет после себя. Пустота, которую никто никогда не сможет заполнить, потому что ни у кого никогда не будет таких же очертаний. Я пытаюсь представить себе мир без Артура, но не могу. Мир без него кажется невозможным.
– Давай, Джейкоб, поговори со мной.
Я не могу ему сказать. Мне кажется, это похоже на предательство. Но и держать это в себе я тоже не хочу. И тогда просто говорю:
– Брат Луизы покончил с собой.
И его лицо резко меняется. Оно совершенно пустое. Без всякого выражения. Словно замороженное.
– Он покончил с собой? – Я киваю. Едва заметно, но этого достаточно. – Когда?
– В конце января.
– Дерьмо.
Потом – тишина. Мы думаем. Может быть, об одном и том же, а может, и нет. Джулия рядом, в ванной комнате. А из квартиры над нами сквозь деревянный пол доносятся голоса.
– Она проходит терапию у доктора Фалькштейна, – говорю я.
– Здесь, в нашем доме?
– Здесь, в нашем доме. – Пауза. – Так мы и познакомились. В коридоре.
– Я думал, вы знакомы со школы, – сказал Артур.
– Мы учились в одной школе, – говорю я, – но там мы никогда не разговаривали. – Я делаю глубокий вдох и вытягиваю шею так, что она, наконец, хрустит. – Мы с ее братом были в одной параллели. В старших классах у нас было несколько общих предметов.
– Ты знал ее брата?
Я киваю.
– Не очень хорошо. Но да, Кристофера я знал.
И снова тишина. Только его и мое дыхание, рядом в ванной – Джулия, и над нами – люди.
– Ладно, – говорит Артур. – Но если ты знал про все, что случилось с ее братом и как ей плохо, что она переживает и все такое, то почему, черт возьми, допустил, чтобы мы смотрели такой сериал? – Артур непонимающе качает головой. – Я хочу сказать, что было ведь совершенно ясно, как она отреагирует.
– Откуда мне знать, о чем этот дурацкий сериал? – спрашиваю я.
– А разве ты не знал?
– Нет, откуда?
– Ну, если сериал называется «Мертвые девушки не лгут», это, как минимум, не предполагает радостного сюжета, как считаешь?
– Сериал называется «Мертвые девушки не лгут»? – раздраженно спрашиваю я.
– Да, – отвечает Артур.
– Тогда огромная благодарность тебе за то, что вначале ты назвал его «13 причин почему».
– Я так сказал? – хмурится он.
– Да, сказал.
– О.
Я издаю неодобрительный звук.
– Не то чтобы я придумал это название, – говорит Артур. – Сериал называется так в оригинале.
– Теперь мне это уже известно.
На какое-то мгновение мы умолкаем.
– И что теперь? – спрашивает Артур.
– И теперь ничего, – отвечаю я. – Теперь ты об этом знаешь.
Пауза.
– Могу я что-нибудь сделать? – снова спрашивает он.
Я уже собираюсь сказать нет, когда понимаю, что он действительно может кое-что сделать. И для этого ему даже не нужно будет напрягаться.
– Можешь, – говорю я. – Просто будь таким, как всегда. Это делает людей счастливыми.
Сейчас 21:12, а мамы все еще нет дома. Я сижу за накрытым кухонным столом и наблюдаю, как секундная стрелка больших часов наворачивает свои круги. Время не стоит на месте только потому, что так делаем мы. Может быть, поэтому говорят «Жизнь продолжается».
Я приготовила запеканку из макарон. Ровно в семь она была готова. Теперь она остыла. И мне все равно. Я ходила за покупками, потому что холодильник был пуст. Так же пуст, как и я. А еще потому, что уже не могла находиться в квартире. Я приняла душ, потом немного посмотрела телевизор. Затем подумала о том, чтобы позвонить Минг, но не стала этого делать. И тогда я вышла из дома. Отправилась в REWE[8]
, сделав небольшой крюк, как всегда. До светофора, потом к магазину косметики и налево. Я просто не могу ступить на каменные плиты, на которых лежал Кристофер. Это было бы подобно прогулке по его могиле. Я не была там с тех пор, как его похоронили. На его могиле, имею в виду. Не могу и все.В REWE дышать стало легче. Мои наушники приказали миру оставить меня в покое – он так и сделал. А потом я готовила. Пахло томатным соусом, плавленым сыром и базиликом. Похоже на то, как пахло у Джейкоба. Только здесь не хватало жизни. По-настоящему хорошая еда – это не только правильные ингредиенты.
Теперь же этот запах выдохся, и в кухне пахнет остывшей запеканкой. Не знаю, что хуже: то, что мама не пришла, или то, что я знала, что она не придет. По крайней мере, в семь. Вовремя. Она никогда не приходит вовремя. Я провожу вилкой по подставке для посуды, гадая, зачем вообще готовила. Зная, что она либо опоздает, либо вовсе не появится. Тем не менее я ходила по магазинам, готовила еду, накрывала на стол и складывала салфетки. Я – живое доказательство того, что грань между принятием желаемого за действительное и надеждой довольно тонка.
21:19. Какой смысл продолжать сидеть здесь и ждать ее? И зачем я зря трачу свое время, зная, что его не вернешь? Что оно растворяется в незначительности, если вы не придаете ему никакого значения.