Вечность в тебе

С этой мыслью я встаю и иду в свою комнату. Подальше от часов и их секундной стрелки. А потом складываю несколько вещей в свой большой рюкзак. Трусы, брюки, три футболки, майка, два свитера, носки. И ноутбук, и зарядный кабель, и наушники. И школьные учебники, которые мне понадобятся в ближайшие дни. И свою подушку-обнимашку. Наконец, я иду в ванную за дезодорантом и зубной щеткой. Ее обязательно нужно взять с собой. Она слишком долго простояла в этом стакане одна.

На часах 21:38, когда я помещаю запеканку в холодильник и убираю одну из двух тарелок, ложку и вилку. Салфетку я выбрасываю в мусорное ведро. Она была произведена, потом куплена мной, сложена и теперь утилизирована. И никто ею не воспользовался.

Я сажусь за стол с листком бумаги и ручкой. Мое предложение только и ждет, чтобы его записали. Что-то вроде «Я ушла. И, не будь этого сообщения, ты бы этого даже не заметила». Но я этого не пишу. Потому что слишком занята тем, что стараюсь вытеснить из головы мысль, что мой брат, возможно, сидел именно здесь, когда писал мне свою прощальную записку. За несколько минут до того, как выпрыгнуть из окна. Я гадаю, сидел ли он на этом же самом стуле? И писал ли он свою последнюю фразу этой шариковой ручкой? Эта одна из его ручек. Одна из тех, что он всегда использовал для рисования.

Я смотрю на ручку, и мои глаза горят. Тупая боль тянется через все тело. На листок падает слеза. Бумага впитывает ее и выгибается. Мой брат никогда не вернется. Никогда больше.

Я слышу, как в замок вставляется и поворачивается ключ, и за этим звуком следует голос матери.

– Пчелка, – зовет она в темноте прихожей. – Пчелка, ты тут?

И спустя несколько секунд она появляется в дверном проеме. У нее в руках две большие коробки с пиццей, а под глазами – темные круги.

– Вот ты где, – говорит она, но я ничего не отвечаю. – Я принесла нам поесть, – она слегка приподнимает коробки. Как будто до этого их не было видно. – Гавайская пицца, – с улыбкой добавляет она, – ты же ее больше всего любишь.

Она ставит коробки на стол. Рядом с тарелкой и салфеткой. Ключи от дома она держит в руке, как будто собиралась сразу же уйти.

– На самом деле не очень, – говорю я. – Мне нравится с салями.

Мама просто стоит и смотрит на меня. Выражение ее лица говорит «Черт возьми, это не та пицца», но она не произносит этого.

– В следующий раз я учту, – тихо говорит она.

«В следующий раз».

– Я приготовила нам еду. Макаронную запеканку. Она была готова в семь, но теперь уже остыла.

– Ты готовила для нас? – Я киваю. – Как мило с твоей стороны.

– Ты сказала, что придешь в семь, – говорю я.

– Послушай, Пчелка, ты же знаешь, как это бывает. Иногда приходится немного задержаться.

– Немного? – спрашиваю я. – Сейчас без пятнадцати десять.

– Да, хорошо, – сердится она, – без пятнадцати десять. Я опоздала. Теперь ты довольна?

– Довольна ли я? Я сидела здесь три часа и ждала тебя.

– У меня есть работа. Я должна платить за нашу жизнь, платить за квартиру, на мне ответственность.

– Да, – отвечаю я, – за меня.

– Так оно и есть, – раздраженно говорит она, снимая пальто и вешая его на спинку стула. – Я должна заботиться о том, чтобы тебе всего хватало. И для этого мне нужно работать.

Больше всего мне хочется сказать ей, что мне не хватает всего на свете, но я этого не делаю. Понятия не имею почему.

Она садится за стол напротив меня. Ее взгляд падает на сложенную перед ней салфетку. Потом на мой рюкзак.

– Для чего тебе рюкзак? – спрашивает она. Но я не отвечаю. – Луиза, я задала тебе вопрос.

– Знаю, – говорю я, – но сейчас мне нечего тебе сказать.

– Прекрати, – говорит она.

– Прекратить что? – спрашиваю я.

Стол стоит между нами, как стена. Пахнет пиццей. Я голодна.

– Прекрати это показное подростковое упрямство. Это действительно последнее, что мне сейчас нужно. – Она делает паузу. – Кроме того, это совсем не твое.

– Ты даже не представляешь, что вообще мое, – говорю я. – Ты даже не знаешь, какую пиццу я люблю.

– Черт возьми, Луиза, да хватит уже об этой дурацкой пицце! Я устала, я перепутала, ясно? Боже мой, – она придвигает верхнюю коробку ближе к себе, открывает ее и вынимает кусок. – Это просто еда, – говорит она и откусывает.

– Нет, не просто, – поправляю я. – Это любимая пицца Кристофера.

Она перестает жевать. Слышно только тиканье секундной стрелки. Затем мама откладывает кусок пиццы, как будто он сразу стал невкусным.

– Ты сказала, что придешь в семь, – снова говорю я.

– Боже, ты сводишь меня с ума, – она берет сложенную салфетку, вытирает ею руки и бросает на стол. – Мне пришлось задержаться. На моей работе выбирать не приходится.

Она смотрит на меня. А я смотрю на нее. И она мне абсолютно чужая. Словно устаревшая версия кого-то, кого я когда-то знала.

– Вчерашнюю ночь я провела у парня, – невпопад говорю я.

– У какого парня? – хмурится она.

– Ты его не знаешь.

Тишина.

– Только для того, чтобы я правильно поняла, – произносит она спустя несколько секунд. – Ты провела ночь у парня, но не с ним. Правильно?

Я игнорирую ее вопрос и вместо этого говорю:

– В последнее время я часто бываю с ним. Мне нравится там находиться.