Читаем Вечный юноша полностью

Вечный юноша

Кое-какие слухи о тебе бродили все время. Старуха Елена Николаевна рассказывала мне, что ты подвизался в качестве бригадира, где-то у нас в Казахстане, эти слухи дошли от какого-то испанца, вернувшегося во Францию, написавшего какую-то книгу — я ее не читал — и, не упоминая твое имя, упомянул в ней о тебе, вернее мы решили, что это о тебе. Кстати — из потонувшего мира, если Стендаль хотел умереть, мечтая (возможно, что мечтая и умер — упал на улице мертвым), то Георгий Петрович умер, читая, над книгой (что-то стендалевское — tount proportron qarde, конечно! — произошло и с Оцупом — вышел на улицу ночью и его нашли мертвым). Рожан (?) женился на Нине и родил Таню — из него получился художник-иллюстратор. Я бесконечно рад, что судьба заочно столкнула меня, уже через почти 30 лет (опять прав Дюма!), с чудесной Наташей Столяровой, в те годы мы, к сожалению, не были с ней коротко знакомы, но она мне «издали» так нравилась, что ее образ на всю жизнь остался живым, ярким и свежим. И эта эпистолярная встреча меня очень взволновала. И, подумай, при каких обстоятельствах — близится 70-летие Эренбурга. Всего этого могло никогда не случиться, т. к. я никогда (…) не писал никаких восторженных «откликов читателя» в адрес знаменитых писателей. Но на этот раз я очень рад, что «цепная реакция» довела меня наконец до тебя. Надеюсь, что ты fen fout de meme мне ответишь и расскажешь о себе. В короткое время сопротивленцы (?) встречался с Тоней Клепининой (она разошлась с мужем), но в период «Советского Патриота» — она отошла от нас и советского паспорта не взяла. Володя Подгорный во время Сопротивления был связистом, но потом с ним произошла какая-то темная история. Еще в «маки» он женился на французской крестьянке, впоследствии народил шестерых детей, паспорта не взял, запил горькую и у меня есть все основания думать, так запутался из боязни высылки, что (…), меня чуть не прибил, словом, после Сопротивления стал служить, ради страха иудейского, официальной Франции!

Егор солдатом проделал drole de qerre, перетащился за море к де Голлю, освобождать Францию, которая, видимо, для него окончательно стала родной.

Прости, что невольно вспомнил о прежних давних днях, с которыми ты связан в моей памяти, тебе, конечно, это мало интересно, т. к. твоя сложная и бурная жизнь давно ушла на очередную орбиту.

Я должен был уехать в 1947 году, но так как я работал в административном отделе «Союза советских граждан» и Богомолов и консул советовали не спешить (пожалуй, совет оказался добрым), то в конечном счете вернулся я на родину в ноябре 1955 г. Алма-Ату я выбрал сам в Париже, (…) в Москве, у Ильи Голенищева-Кутузова. Встреча была совершенно неожиданная. Некто его запрятал на 5 лет в тюрьму, за просоветскую деятельность. Затем он приехал в Москву и работает ст. научн. сотруд. (Институт Мировой Литературы).

Я по приезде в Алма-Ату сейчас же устроился в Институте Зоологии Академии Наук, в качестве художника — научного иллюстратора. Коллектив принял меня исключительно доброжелательно и тепло. Работой своей очень увлечен — многому научился. Езжу в экспедиции — меня на этот счет — хлебом не корми. С 1960 г. взяли меня в сотрудники альманаха «Охотничьи просторы» и «Туристские тропы». Н.П.Смирнов завязал со мной милую переписку, толкнул мой стишок в «Охотничьи просторы» (к сожалению, вместо «О Ерошке рассказал Толстой…» напечатали «О Европе»!!!). «Туристские тропы» приняли очерк о «Иссык-Куле». Но времени для литературной работы у меня мало. Рисую, брат, все — от глистов и простейших до «допотопных», и к собственному удивлению не без успеха. Коллектив помпезно отпраздновал мой 60-ти летний «юбилей» с двумя академиками и сотней ученых друзей.

Вообще жадность моя к жизни и жизнелюбие не имеют границ, теперь бы жить да жить, но, увы, сердце, хотя и вовсе не просит покоя, стало настолько поганым, что связывает меня по рукам и ногам.

Ну, вот, Алексей, очень нежно тебя обнимаю с несбыточной надеждой, что ты понудишь к письму свои руки.

Искренне тебя любящий Юрий».