Вечный огонь Ленинграда. Записки журналиста

Дядюшка, Николай Анисимович, был человеком любопытным и своеобразным. Столяр-краснодеревщик самой что ни есть высокой квалификации, он с мальчишеских лет работал на питерских заводах. С той поры, как я его помню, он всегда живо интересовался политикой, стремился проникнуть в ее «извилины» и «тайники», любил потолковать и поспорить на эти темы. В последние годы он частенько ворчал, если что-нибудь ему было не по нутру. Но, боже упаси, если кто-нибудь в этот момент вздумал бы его поддержать. С удивительной непоследовательностью он обрушивался на подобного «союзника». Причем аргументы находил неотразимые.

Он уже много лет работал за Невской заставой — на Пролетарском паровозоремонтном заводе, считал себя ветераном, но в общественной жизни заметного участия не принимал. Однако я знал, что, будучи молодым, он сочувствовал большевикам, был хорошо знаком с М. И. Калининым, когда Михаил Иванович работал на соседнем «Айвазе» и бывал у них на заводе «Эриксон» (теперь «Красная заря»). В 1917 году, после Февральской революции, Н. А. Окунев вступил в отряд Красной гвардии и вместе с другими рабочими Выборгской стороны участвовал в штурме Зимнего. А потом отстаивал завоевания Октября под Петроградом в боях с белогвардейцами и солдатами кайзеровской Германии.

Однако вскоре с ним приключилась «беда», как он сам говорил, пряча виноватую усмешку в усы. Мне он никогда не рассказывал, в чем заключалась эта беда, но в нашей семье о ней знали. Дядя как-то крупно поспорил со своим соседом по станку. Слово за слово спор перешел в ссору, ссора в драку… Пришлось Окуневу уйти с завода, а потом и вовсе уехать из Петрограда к себе на родину, в Костромскую губернию. Прошло уже лет десять, как он оттуда вернулся и продолжал работать по специальности. Мастер он был по-прежнему отменный, на заводе его ценили.

Мне не терпелось не только услышать его мнение о сложившейся обстановке, но и узнать, что думают о ней его товарищи по заводу, рабочие дядюшкиного возраста.

Николай Анисимович встретил меня, как всегда, приветливо, слегка возбужденный, с газетой в руках. Видно, только что читал ее. Забросал сразу же вопросами, обронил будто невзначай пару язвительных замечаний: мол, вот тебе и война «малой кровью», да когда ж воевать станем на «чужой территории». А потом, отвечая на прямой вопрос, сказал, взвешивая каждое слово:

— Что и говорить, положение — хуже быть не может. Мы, конечно, не очень-то верили этому шапкозакидательству. Знали, у Гитлера сила большая — без малого всю Европу к рукам прибрал. Но чтоб отдать за какой-нибудь десяток дней почти всю Прибалтику да впридачу половину Белоруссии… Это, я тебе скажу, даже в голове не укладывается. Россию, сам понимаешь, голыми руками не возьмешь, но горя, видать, хлебнем, пока раскачаемся. Мы в восемнадцатом году немца остановили под Нарвой, это верно, так ведь он тогда на исходе был, устал от войны. А нынче прет, как бешеный. Не успеешь глазом моргнуть, как под Лугой объявится… Ты мне вот что растолкуй. Выступил Молотов, объявил о нападении, а дальше что?! Да и он к тому же не первое лицо в государстве… Почему не скажут народу всю правду, не ответят на вопрос: долго ли будем вонючим фашистам русскую землю отдавать?

Тут дядюшка поднялся со стула и в волнении зашагал по комнате.

— Пора, полагаю, поднимать народную войну. Чтоб вся Россия встала на дыбы, как один человек… Питерские рабочие не сдрейфят. Выстоят. Не впервой.

На этом мы расстались. По дороге в редакцию и читая номер ночью, я нет-нет да и возвращался к нашему разговору, вспоминая каждое его слово.

А наутро, в половине седьмого, по радио выступил И. В. Сталин. Мы сидели всю ночь напролет. ТАСС предупредил — ждите «важного сообщения». Речь главы Советского правительства всем, кто его слышал, запомнилась на всю жизнь. И тихий, взволнованный голос. И бульканье воды, наливаемой в стакан. И особенно первые же слова: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» В этот момент все мы, больше, чем когда бы то ни было, почувствовали себя членами одной великой семьи, которой угрожает смертельная опасность.

Коммунистическая партия и правительство раскрывали всю глубину опасности, рассеивали иллюзии мирного времени, указывали, в чем причина временных неудач, и мобилизовали силы народа на отпор врагу. Это выступление, которого все так ждали, как бы подвело итог первым дням войны, поставило все на свое место, вдохнуло в каждого из нас новые живительные силы, укрепило уверенность в победе.

Перед лицом смертельной опасности, нависшей над страной, когда партия призвала советский народ подняться на защиту завоеваний Октября, ленинградцы со всей революционной страстью откликнулись на ее зов. На предприятиях прокатилась новая волна митингов.

Мне в тот памятный день довелось побывать на Выборгской стороне, у рабочих Металлического завода, одного из самых крупных, коллектив которого наряду с другими гигантами всегда задавал тон в социалистическом соревновании и в политической жизни города.