— Он пугает меня, но уже не потому, что он — тафу, — Робинс понизила голос и заговорила быстрее, — В нем есть что-то отталкивающее, неправильное. Что-то чуждое. Будь у него нормальные вагина и сиськи, впечатление стало бы только острее. Это как… сахар в бензобаке. Ничем хорошим не кончится. Меня коробит от мысли, что придется тащиться вслед за ним неизвестно куда.
Папироса снова оказалась у Робинс. Сержант вдохнула полной грудью и выпустила несколько колечек дыма. Они поплыли в горячем воздухе, словно развеявшиеся мечты. Линн провела холодной рукой по волосам и огляделась.
Бежевая туша вездехода залегла в двухстах ярдах к востоку. Длинный сплюснутый корпус выделялся своими ровными краями на фоне бесформенной громады скал. Линн попыталась сравнить это с чем-нибудь, и на ум ей пришли неряшливые детские картинки, сделанные гелиевой ручкой на иллюстрации в школьном учебнике. Транспортер был словно насильно
До сих пор Линн предполагала, что они с ним думают об одном и том же. Но что если на самом деле он имел в виду нечто совершенно иное? Какая-то сила заставила его вклинится в чужой мир, где он сам и все его действия выглядели как грубый ученический рисунок, нанесенный на репродукцию известной картины. Не является ли его появление здесь таким же кощунством, как хулиганская пачкотня в учебнике? Нет — подумалось ей — не так. По крайней мере не совсем так.
— О чем задумалась? — Робинс последний раз затянулась и бросила окурок под ноги. Ее взгляд скользнул по лицу Линн и устремился на север.
— Знаешь, ты во-многом права, — отозвалась Линн. — Он действительно кажется чужим в нашем мире. Говорит, что умер у себя и воскрес тут.
— Да ладно! И ты ему поверила?
— Не знаю. Но как еще объяснить его появление? Его версия не более фантастическая, чем любая другая. Похоже, я готова довериться ему. Хочу разделить с ним путь. Отчасти из любопытства, отчасти потому что заразилась его одержимостью. Мне кажется, он и сам толком не знает, куда этот путь ведет. Он как будто нашаривает дорогу в полной темноте. Интересно, кто или что помогает ему обходить ямы.
— Ты не думала, что он… ну, заражён?
Линн вздрогнула. Только одну заразу не требовалось называть вслух.
— Сама знаешь, что на этой широте инфицирование невозможно. Ни одного подтвержденного случая за триста лет. Святоши устроили День Мясника не потому что боялись девиантов, а потому что тафу не вписывались в их картину мира. До границы сумеречной зоны несколько месяцев пути. Он бы уже десять раз изменился.
— Не могу не думать об этом. Может он все-таки колдун?
— Кажется, сегодня мы узнаем много нового и интересного. — Линн нагнулась и взялась за концы брезента, — Давай отнесем к машине.
Робинс склонила голову набок, словно прислушиваясь.
— Знаешь, он поступил абсолютно правильно, когда вырубил меня тогда, на станции. А потом связал. Я была не в себе, потеряла контроль. Почти не помню, что говорила и делала. Только злость. Когда думаю об этом, становится не по себе.
— Не бери в голову.
— Хотела бы, но не получится. Черт! Как же сильно я тебя ненавидела! Когда поняла, что вы с ним заодно, меня как будто током прошибло. Да и сейчас… не скажу, что до конца простила. К тому же еще ничего не решено. Однажды в голове случится замыкание, и я могу попытаться снова. Вы оба должны это понимать.
— Надеюсь, этого не случится.
Они оттащили к вездеходу брезентовый полог, заполненный высохшими кактусами, змееглавами и ланцетниками. Килар ползал на коленях возле окаменевшего дерева, рисуя что-то на утрамбованном песке. Рядом лежал еще один кусок брезента с топливом для костра, припорошенный мельчайшей пылью, похожей на кость, перетертую в муку. Сапоги и брюки Килара покрывал тончайший белый налет. Взглянув на себя и на Робинс, Линн увидела тот же светлый меловой порошок.
— Свалите это туда, — Странник приподнял голову, оторвавшись на минуту от рисунка, и указал на свою кучу. — Этого должно хватить.
Он снова принялся водить по песку каменной щепкой. Линн заглянула Килару через плечо и увидела замысловатый символ со множеством изломанных лучей и полуокружностей. Он образовывал хитрую концентрическую структуру, своего рода графический лабиринт диаметром около полутора ярдов.
«Все-таки колдовство! Робинс права!» — ее сердце возбужденно забилось.
Она присела рядом с ним на корточки, ощущая в коленках нервную дрожь.
— Что это?
— Если бы я знал. — Килар вздохнул, — Жар рисовал это, когда приснился мне в первый раз. Не уверен, что все изобразил правильно.
Линн затрясло от его слов. Кровь прилила к вискам. Одно дело предполагать и совсем другое — услышать признание своими ушами.
— Ты запомнил рисунок, который увидел во сне?