Вечный странник, или Падение Константинополя

В должный срок церковь потребовалось расширить, ей придали форму креста, добавив трансепты справа и слева. Позднее была возведена особая часовня для хранения реликвий и священной Панагии. Она примыкала к церкви, была неподвластна пламени, а кроме того, в ней находился чистый источник, который впоследствии использовался при проведении самых разных церемоний, как светских, так и религиозных. Вход в ризницу, где хранились реликвии, был закрыт для всех, за исключением базилевса. Лишь он один имел туда доступ. В качестве особого одолжения индийскому князю однажды позволили туда заглянуть — он запомнил просторное, тускло освещенное помещение, мрак которого, впрочем, оживляло сверкание серебра и золота во всех мыслимых формах: их несли туда так же, как волхвы возлагали свои дары перед Младенцем в пещере Рождества.

Церковь вновь и вновь уничтожали пожары, однако часовня оставалась неприкосновенной. Казалось, она находится под Божественной защитой. Море насылало бури на семь холмов, землетрясения обрушивали стены, заставляя купол Святой Софии змеиться трещинами, белый пепел устилал дороги, которые вели от порфировой колонны возле Ипподрома к верхней террасе Влахерна, но часовня оставалась невредима, лишь святой источник в ее крипте делался все мощнее и чище с каждым протекшим столетием.

Князя, воспоминания которого мы сейчас сплетаем в слова, не удивляло растущее поклонение часовне и содержавшимся в ней бесценным реликвиям — рукописям, книгам, мощам, хоругвям, личным вещам апостолов, святых, Сына и Матери его, их срезанным ногтям, прядям волос, щепам от Креста, — он вовсе не удивлялся, лишь улыбался, ибо знал, что в каждом человеке есть страсть к преклонению, которую злосердие способно затмить, но не уничтожить. Он и сам пребывал в твердом убеждении, что храм Соломона и есть Дом Божий.

Развалившиеся на скамьях стражи продолжали его разглядывать; один из них обронил топор, что даже не привлекло внимания князя. Воспоминания слишком захватили его, им не препятствовали подобные пустяки, он продолжал воскрешать прошлое и теперь перенесся в 865 год. Константинополь вновь терпел осаду, на сей раз его обложила орда, пришедшая из дикой Руси, под предводительством Аскольда и Дира. Захватчики явились на сотнях ладей и высадились на европейском берегу, а оттуда прошли маршем вниз по Босфору, оставив за собой выжженную пустыню. Патриархом тогда был Фотий. Когда со стен увидели подходивший флот, он убедил императора попросить у Марии заступничества. Вынесли мафорий, и в присутствии коленопреклоненного народа и священнослужителей, распевавших гимн Писида, святой патриарх бросил его в волны.

Поднялся ветер, вода в каменистом русле взбаламутилась, будто в сотрясенной чаше. Суда захватчиков налетали одно на другое и шли ко дну. Ни одно из них не уцелело. Что до моряков, спасшиеся выбрались из водоворотов и молили об одном: чтобы их отвели во Влахернскую часовню и окрестили. Было это через два с лишним века после первого спасения города, и Богоматерь вновь не оставила своих избранных! Константинополь по-прежнему был храним Господом! Панагия оставалась Пресвятой! Вторжение варваров отражено, каким же новым богохульством сможет он теперь нагнать на город страха?

Перед взором индийского князя стояли почерневшие стены сгоревшей церкви, она манила к себе взор, хотя окрестные деревья и пытались скрыть ее густою листвой — но безуспешно, а потом он возвел глаза к дворцу, стоявшему на третьей террасе.

И поныне наиболее успешно нападкам времени противостоят творения тех художников, которые с любовью относятся к природе и хотят лишь смягчить или облагородить ее внешность. Так все было и с Высочайшей резиденцией.

Она начиналась на уровне земли, рядом с Синегионом, и стремилась вверх вместе с городской стеной, являвшейся одновременно и ее юго-западным фасадом. Хотя о ней и говорили в единственном числе, но на деле она, подобно Буколеону, состояла из множества дворцов, просторных, неупорядоченных, воплощающих вкусы разных эпох, в них запечатленных. Свободное пространство между ними занимали дворики, открытые и крытые, однако, поскольку все архитекторы придерживались одного правила: обращать главный фасад к северо-востоку, все их творения объединяло определенное единство замысла.

Главный фасад, находившийся сейчас перед глазами князя, представлял собой изломанную поверхность, где-то выступавшую, где-то оттянутую назад; одна его часть отличалась суровой, даже мрачной простотой, другую оживляли портики с фигурными фризами, опиравшимися на высокие колонны. Эти перебои радовали взгляд: некоторые выглядели и вовсе величественно, а кроме того, общему впечатлению немало способствовали купола и павильоны, без которых линия кровли показалась бы монотонной.