Вечный странник, или Падение Константинополя

Вдоль всего этого сада, воплощенной мечты поэта, тянется причал, защищенный от постоянно набегающих волн каменной преградой. Дальше причал вымощен гладкими плитами, выше тянется стена темной бутовой кладки, укрепленная тесаным камнем. Открытый павильон из выкрашенного в красный цвет дерева, с колоколообразной кровлей, покоящейся на тонких столбах, служит входом в сад. Дальше путника, конного или пешего, встречает дорожка, посыпанная серой галькой и розоватыми ракушками, и ведет через купы акаций, под которыми растут ухоженные кусты роз, ко дворцу, каковой в этом саду подобен главному драгоценному камню в обрамлении мелких на дамском кольце.

Дворец, стоящий на круглом холме на некотором удалении от основания мыса, полностью открывается взору путешествующих по заливу: это четырехугольная одноэтажная постройка из полированного мрамора, с фасадом, украшенным многоколонным портиком классического коринфского ордера. Стоит путнику бросить один взгляд на этот дворец — сверкающий в лучах солнца или кремово-белый в тени, — и ему станет ясно, что здесь безусловно живет особа высокого ранга, возможно, из нотаблей, а возможно, и сам император.

Перед нами загородный дворец княжны Ирины, о которой далее и пойдет речь.

Глава II

КНЯЖНА ИРИНА

В дни правления последнего Мануила — один хронист относит эти события к 1412 году, то есть произошли они примерно за тридцать девять лет до занимающего нас периода, — возле Плати, одного из Принцевых островов, произошло морское сражение между турками и христианами. Оно вызвало особый интерес у тех, кто занимался коммерцией в этом регионе: у венецианцев и генуэзцев, а также у византийцев. Для последних исход его был особенно важен, поскольку в случае поражения нарушалось их сообщение с островами, которые по-прежнему принадлежали императору, и, соответственно, со странами Запада, от которых византийцы год от года зависели все сильнее по мере того, как ослабевала их собственная способность к самозащите.

Турецкие корабли стояли на рейде в течение нескольких дней. В конце концов император отдал своим морякам приказ выдвинуться и атаковать их. Медлительность его объяснялась тем, что он никак не мог выбрать командующего. Действующий адмирал был стар и малоопытен, а его воинственные устремления, даже если они у него когда-то и имелись, давно расточились в неге придворной жизни. Он был пригоден разве что к участию в церемониях. А ситуация требовала участия настоящего моряка, способного руководить маневрами эскадры. В этой связи голос и моряков, и горожан был един:

— Мануил! Мануила в командующие!

Это требование, перелетев с судов на городские площади, билось о стены дворца.

Необходимо пояснить читателю, что речь шла не об императоре Мануиле, а об одном из его братьев, который, однако, не мог похвастаться безупречной родословной. Мать его не состояла в законном супружестве, однако этот Мануил, чье имя было теперь у всех на устах, стал настоящим героем. Силу характера и воинский талант он проявил во множестве морских сражений и в итоге превратился в кумира всего народа, причем в такой степени, что ревность императора опустилась на него тяжкой тучей, сокрыв его от глаз. Его поклонники даже не ведали, жив ли он: у него были дворец и семья, и ни один монастырь ни в городе, ни на Принцевых островах не принимал его в свои стены.

Именно на основании этих сведений, скудных и отрывочных, все полагали, что Мануил еще жив. Отсюда и взялся призыв, и, по счастью, его хватило, чтобы Мануила вернули, — по крайней мере, именно так думали простолюдины, хотя, если осмыслить случившееся, причину придется усмотреть скорее в том безвыходном положении, в котором оказалась империя.

Возвращенный на действующую службу, Мануил-моряк удостоился приема на Ипподроме; потом, после недолгой счастливой встречи с семьей, а также другой встречи, по ходу которой ему поведали о возникшей опасности и предстоявшем ему испытании, он немедленно занял пост командующего.

На следующее утро, после восхода солнца, эскадра на веслах и под парусами отважно вышла со своей стоянки в Золотом Роге и бросила боевой вызов дерзкому противнику, стоявшему у Плати. Битва была долгой и кровопролитной. За ходом ее можно было наблюдать, пусть и издалека, с прибрежной стены в районе Семи Башен. И вот наконец возбужденная толпа издала крик, мощью своей способный поколебать могучие основания башен: «Кирие элейсон! Кирие элейсон!» Христос даровал им победу! Крест торжествует! Турки, как могли, покидали поле боя и спешили отогнать оставшиеся у них галеры к азиатскому берегу за чередой низких островов.