Вечный странник, или Падение Константинополя

— Только у индийского князя в свите может быть такой богатырь! — заметил кто-то еще.

— Какой богатырь! — с некоторым испугом ахнула женщина.

— Наверняка неверный, — ответили ей.

— Понимаю, что это не по-христиански, — добавил первый, — но хотел бы я посмотреть, как он выйдет против льва в Синегионе.

— Да, против того, по кличке Тамерлан, — у него двух пальцев не хватает.

Князь, бросив на толпу взгляд, полный плохо скрытого презрения, вздохнул и пробормотал:

— Если бы мне довелось сегодня встретиться с императором!

Эти слова вырвались у него из самого сердца.

Нам уже известно, какая мечта заманила его в Мекку, а потом привела в Константинополь. Все пролетевшие с тех пор годы она оставалась на втором плане, ибо на первом была его любовь к Лаэль. Но в последнее время мечта возродилась во всей своей прежней силе, и князь впервые начал всерьез задумываться об аудиенции у императора. Скорее всего, его бы удостоили этой чести в ответ на официальный запрос, однако он считал, что лучше пусть попросят тебя, чем попросишь ты, а при несметных своих богатствах он мог позволить себе заплатить за успех сколь угодно длинным отрезком времени. Оставшись один в кабинете, он непрерывно повторял:

— Не может быть, чтобы никто не обратил внимания на мои дорогостоящие причуды. Он услышит про меня, или мы где-то встретимся — и воспоследует приглашение! Вот тогда я предложу ему братство, и да поможет мне Бог! Но приглашение должно исходить от него. Терпение, о моя душа!

Причуды!

Это восклицание помогает понять, почему он так стремился произвести умопомрачительное впечатление, — к тому предназначались вышивка серебром на черной бархатной накидке, играющие на свету самоцветы в диадеме Лаэль, роскошная отделка паланкинов, варварское облачение Нило. Все они не были приметами его личного вкуса. В самоцветах он любил разве что ценность. А что касается Лаэль, ее он любил бы за одно только имя, а еще за ее честную, чистую еврейскую кровь. Станем же верить в это, пока не доказано обратное.

Нило, который к этому времени успел досконально изучить все городские кварталы, знал, что судно дожидается их у пристани рядом с Главными воротами Влахерна; чтобы туда добраться — а пристань находилась на северо-западной оконечности Золотого Рога, — нужно было обойти холм за резиденцией князя и двигаться по одной из улиц, расположенной параллельно стене. Туда негр и направил свои стопы, а за ним следовали носильщики с паланкинами и все растущая, но почтительная толпа любопытствующих горожан.

Вскоре после того, как они двинулись в путь, князь, наблюдавший сквозь переднее оконце, заметил, как некий мужчина подошел сбоку к паланкину Лаэль и начал заглядывать внутрь. Мысль оформилась у князя мгновенно.

— Он, этот негодник! Нагоняйте! — крикнул он своим носильщикам.

При звуке его голоса настырный незнакомец бросил на него быстрый взгляд и растворился в толпе. Был он молод, хорош собой, нарядно одет — вне всякого сомнения, тот самый, на которого уже жаловалась Лаэль. Возмущенный такой наглостью, равно как и внезапно зародившимся подозрением, что за домом его следят, князь не мог не признать, что незнакомец — явно из знати, а дерзость его, по всей видимости, объясняется влиятельностью семьи. В первый момент в остром уме князя зароились планы, как проще опознать грубияна, дело вдруг предстало в ином свете, и он рассмеялся собственному недомыслию.

«Все это пустое, — рассудил он, — пустое! Юноша просто влюбился и, пылая страстью, выставляет себя дураком. Нужно лишь проследить за тем, чтобы моя дивная Гюль-Бахар не впала в то же безумие».

Решив с помощью расспросов выяснить впоследствии, кто этот юный воздыхатель, князь выкинул его из головы.

Нило свернул на улицу, выделявшуюся несколько большей шириной из общего числа городских улиц. По левую руку тянулись лавки и богатые дома, по правую возвышалась стена гавани. Толпа, сопровождавшая процессию, отнюдь не рассеялась, а даже умножилась, однако настроены все были благожелательно, и князя их присутствие не тревожило. Замечания, которыми обменивались зеваки, делились почти пополам между Лаэль и Нило.

— Дивная, дивная! — проговорил кто-то, заметив девушку в окне паланкина.

— А кто она?

— Дочь индийского князя.

— А сам князь — он кто?

— Спроси того, кто это знает. Вон он, во втором паланкине.

Одна женщина приблизилась к паланкину Лаэль, бросила взгляд внутрь, отшатнулась, сложив ладони, и воскликнула:

— Да это сама Пресвятая Дева!

Процессия без единого происшествия миновала ворота Святого Петра и приближалась к воротам Влахерна; тут запели фанфары, возвестив, что им навстречу движется в противоположном направлении еще одна группа. Стоявший рядом мужчина воскликнул:

— Император! Император!

Сосед поддержал его:

— Да здравствует добрый наш Константин!

Едва прозвучали эти слова, как на них раздался ответ:

— Азимит! Азимит! Долой изменника Христу!