Ведарь Берендей. Книга 1

— Это в городе вы прячетесь за семью запорами, а у нас от соседей двери не закрывают, как сейчас. Так что пользуйся, пока я добрая.

Судя по вытянувшемуся проводу от трубки к телефону — соседка любила поговорить между делами и ходила с трубкой из комнаты в комнату. Несколько гудков спустя мембрана кашляет, и далекий мамин голос произносит привычное: «Алло!».

— Мам, привет, это Женя! Звоню тебе сейчас от Сашки, он просит меня помочь ему с баней. Тут делов на пару дней, так что я ненадолго задержусь.

— А как же техникум, Женя?

— Мам, там всё нормально, сама знаешь. Экзамены я все сдал, а диплом ещё не скоро. Чертежи и дипломную работу я отдам, так что немного развеяться не повредит.

— С машиной всё в порядке? — после небольшой паузы берет трубку отец.

— Да, пап, не волнуйся! Стоит сейчас и блестит как у котика… глазки!

— Ну, смотри, Женя, если что случится, то я тебе эти… глазки на одно место натяну и моргать заставлю.

— Всё понял, шеф! Не извольте сумлеваться, чай, оно не в первый раз! Маме привет, через пару дней буду.

— Давай аккуратнее там. Пока.

Короткие гудки. Вот непонятно — о чем он говорил «аккуратнее»? То ли обо мне, то ли о машине.

— Не хотела бы я быть твоей женой, — из комнаты выходит Марина.

— Чой-то? Это что еще за заявления?

— Да врешь ты больно складно, — Марина оборачивается в дверях. — Пошли, что ль?

— Не, стоп! Ты не поняла, это же ложь во благо!

— Ага, рассказывай.

— Чего рассказывай? Сама знаешь, если бы я им рассказал, что со мной произошло, то прислали бы белую машинку с красной полосой, а в ней двое дюжих санитаров с крайне немодной рубашечкой.

— Да-да-да! И обманывая жену, ты бы так же себя оправдывал!

Не сразу до меня доходит, что она меня дразнит.

— Эх, отвести бы тебя на сеновал и объяснить, что нельзя так издеваться над мужчинами, да боюсь ты Феде расскажешь, — улыбаюсь я.

— Конечно, расскажу, во всех подробностях, не извольте сумлеваться! — подмигивает она, крутнув объемным задом.

Вот только набираю воздуха, для того, чтобы выплеснуть ещё пару солдафонских комплиментов, как иной запах касается моих ноздрей. Я явственно ощущаю, как ежик коротких волос встает дыбом. Волосы зашевелились даже в подмышечной впадине, не говоря уже о других местах. Гуще куриной крови, слаще, привлекательнее… негромкое рычание вырывается из груди, но я успеваю перехватить Маринину ладонь.

— Попалась! — привлекаю её к себе.

Тяжелые шары грудей слегка расплющиваются о мою грудь, жаркое дыхание опаляет щеку. Теплое бедро прижимается к паху, вызвав томление внизу. Но не от девушки идет одуряющий запах, от которого мутится в голове. Откуда-то сзади, из оставленного дома. Я ещё раз втягиваю ноздрями пряный воздух.

— Пусти, нас же увидят! — отстраняется Марина.

Я соображаю, что держу её в объятиях на улице, и с неохотой выпускаю из рук упругое тело. Тявкает рыжий песик, дрожащие лапки так и тянут его к дому. Хочется ещё раз рыкнуть, но уж слишком жалобно он выглядит.

Запах понемногу испаряется из ноздрей, волосы опускаются, но поднимается что-то другое, что касалось бедра Марины.

Я уже с трудом себя сдерживаю, когда мы молча проходим домой — сказывается долгое отсутствие женской ласки. Куриная голова! Во что мне поможет, так нужно её себе представить, или того разрубленного щенка. Я тут же усаживаюсь в кресло и закидываю одну ногу на другую.

— Значит так, Евгений! Шутки шутками, но если себе еще раз позволишь подобное распускание рук, то я тебе их сломаю, — спокойным и ровным тоном обращается ко мне хозяйка дома.

Это заявление окатывает ушатом холодной воды (именно то, чего мне сейчас так не хватало), и почему-то я ей верю. Может слишком убедительно она это говорит.

— Всё понял! Дурак! Раскаиваюсь!

— Ну-ну, посмотрим, — качает головой Марина. — Сейчас отдыхай, тебе нужно выспаться перед ночью. У нас запланированы полевые учения.

— Во как! Именно то, что нужно, ведь если я не попаду в институт, то как раз полевые учения меня и ожидают. Прости, а сейчас ты не могла бы отвернуться, а то мне не очень удобно вставать, ведь ты недавно ко мне бедром прижалась…

— Может тебе всё-таки сломать одну руку, самец озабоченный? Так, для профилактики, — поинтересовалась Марина.

— Да я-то чем виноват? Это физиология так отзывается! — возмущаюсь я. — Сама виновата, что родилась такой красивой.

— Вали давай, ловелас..

— Вот несправедливо получается, она бедрами прислоняется, а я страдай. И ведь всё мы, мужики, виноваты у них. То не так прижался, то голова болит.

— Чего ты там всё бурчишь? — спрашивает Марина, глядя сквозь занавески на веселый солнечный день.

— Ничего не бурчу! Спать иду, вот колыбельную себе напеваю.

— Ну-ну, пой птичка, пой. Пой, не умолкай.

— Злая она. Уйду я от неё, — жалуюсь я лежащему на кровати коту. — Вот научусь себя контролировать и тут же уйду. Вот тогда она поплачет. Вот тогда она повыдергивает себе косоньки, а уже поздно будет — улетит сокол ясный в дали неведомые.

— Ты с кем там, с домовым? — доносится из комнаты девичий смех.

— С котом, он единственный тут меня понимает. Ведь он такой же гуляка, как и я.