Ведарь Берендей. Книга 1

— Я его кастрировать собираюсь, если хочешь, то и тебя за компанию смогу. Тогда вы друг друга ещё лучше понимать станете.

Я смотрю в янтарные глаза будущего евнуха, он смотрит в мои, и мы оба горестно вздыхаем.

— Уйду я от неё, кот. Вот честно — уйду и тебя с собой заберу, потерпишь немного?

Кот согласно мяукает и трется о плечо лобастой башкой.

Глава 6

Дрема подкрадывается под тракторное гудение кота. До вечера ничего не происходит, я слышал сквозь сон тихие шаги Марины, стеклянное позвякивание и натужные жалобы пружин, когда она садилась на диван.

Вроде бы и сон, и в тоже время дремота, когда всё воспринимаешь, но ничего делать не хочется и балансируешь на тонкой ниточке между сном и явью. Можешь сказать какую-нибудь шутку, но так лень и лишь сохраняешь это сладкое состояние, продлеваешь его и наслаждаешься. Мягкость по телу и истома в мышцах…

Звуки с улицы вторгаются в дремоту: то машинные моторы, то детские голоса, то мат проходящих мужчин. Кукареканье петухов, лай собак и томное мычание коров дополняют общую картину.

— Эй, Евгений, ну ты и спать! Ты, похоже, любитель трёх «ать», — звенит голос Марины.

— Что за «ать»? — я сразу открываю глаза, чувствую себя отдохнувшим и набравшимся сил.

— Жрать, спать и ср… Ну в общем ты понял.

— Я бы ещё про «трахать» упомянул, но боюсь, что руку сломаешь, — я распахиваю одеяло.

— Точно, сломаю руку. Поэтому — лучше не упоминай.

Притворно вздохнув, я ищу глазами кота, но единственное понимающее меня существо куда-то смылось, и пожаловаться некому. Ну и ладно, с кухни доносится аромат сваренной капусты, терпкой гречки и приготовленного мяса — ради этого стоит и потерпеть. Быстренько одевшись и умывшись, я взгромождаюсь на кухонный табурет.

Я оцениваю силы нового тела, пробую на вкус новые ощущения. Запахи проявляются гораздо четче, чем через неделю после того, как я бросил курить: тогда на меня свалился целый букет ароматов, как хороших, так и не очень, вплоть до резкого запаха навоза. Вкусовые впечатления тоже оказываются на высоте, словно после месячной больничной перловки доползаю до «шведского стола».

Хоть Марина и превратила меня в оборотня, но нужно отдать ей должное — готовит она отменно. В каком-нибудь столичном пафосном ресторане её произведениям цены бы не было. Таких щей никогда в жизни не пробовал. Капуста слегка хрустит на зубах, картофель мягко рассыпается, сало с вкраплениями мяса плавает небольшими суденышками по беленному сметаной морю. Желудок радостно воет от таких кулинарных изысков, а впереди ожидает рассыпчатая каша с жареным мясом. Я становлюсь добрее с каждой ложкой и завидую Фёдору: вот же досталась умница, красавица и готовить умеет. Хотя и оборотень.

— Может, усыновите меня? Я вам дрова колоть буду, и канделябр научусь правильно держать, — жалобно прошу у сидящей напротив Марины.

Из-под синей футболки выглядывает серая лямка лифчика, тяжелые шары груди почти касаются клеенки, когда она, упершись локтями в столешницу, кладет подбородок на кулаки и смотрит на закатные краски. Волосы стянуты в конский хвост и открывают пульсирующую жилку на виске, розовое ушко, длинную шею. Мечта художника…

— Уматерить можем! Не надо?

— Это я и сам могу, так что не надо! Налопался я, хозяюшка. Вот накормила, напоила, теперь бы в баньку ещё и на полати, — я отваливаюсь от стола.

— В баньку завтра, сегодня вымазаться успеешь по самые уши, — Марина отходит к умывальнику и сноровисто моет посуду.

— Ах да, у нас же сегодня полевые учения. Что же, рассказывай диспозицию, где находится стан врага и скольких пленных не брать?

— Никаких пленных брать не надо, всего лишь следуешь за мной. Запомни — молча и без своих шуточек. А на месте я покажу, что нужно будет делать. Что делать, а ни чем заниматься.

— Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

Мы выходим под закатное небо, напоминающее своей желтизной грушу «дюшес». На красном западе умирает солнце. Умирает как птица-феникс, чтобы завтра вновь родиться на другом конце света. Редкие стрижи стрелами носятся на фоне разгула красок. Воздух напоен всевозможными запахами, теперь я начал лучше понимать собак — ведь так много интересного и хорошо пахнущего кругом. С хорошо пахнущим я поторопился — мой взгляд натыкается на коровью лепешку. Аккуратно обхожу подарок парнокопытного.

Отцовская машина терпеливо ждет, пока я нагуляюсь. Темно-зеленые бока покрываются легкой пыльцой — деревенские дороги никогда не знали асфальта. Да и не нужен он ста пятидесяти метрам улицы, только испортит общий фон сельской идиллии.

— Сейчас перейдем через дорогу, и ещё километра полтора по полю. Так что береги кроссовки! И не прижимайся ко мне так, иди на пионерском расстоянии. А то бабки тоже смотрят в окна, мало ли чего расскажут.

— Сейчас бабки всё больше в телевизор смотрят, вот это окно им интереснее, моя даже с президентом иногда ругается. С американским, — зачем-то уточняю я.