Веди свой плуг по костям мертвецов

Я пошла к машине и вытащила из холодильника пакет со льдом. Случайный свидетель подумал бы, что у кого-то мигрень и я хочу помочь. Но никаких свидетелей не было. Большая часть машин уже разъехалась. Кто-то еще перекликался у входа; слышались возбужденные голоса.

В кармане у меня была бутылочка, которую я украла у Бороса.

Когда я вернулась, Председатель сидел, откинув назад голову, и плакал.

– Если вы и дальше будете столько пить, рано или поздно допрыгаетесь до инфаркта, – сказала я. – Пошли.

Подхватила его под мышку и потянула вверх, чтобы он встал.

– Почему ты плачешь? – спросила я.

– Вы такая добрая…

– Я знаю, – ответила я.

– А вы? Почему вы плачете?

Этого я не знала.

Мы вошли в лес, я подталкивала его, мы уходили все дальше, и только когда уже не стало видно света в здании склада, я его отпустила.

– Лучше бы тебя вырвало, сразу полегчает, – посоветовала я. – А потом отправлю тебя домой.

Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом.

– Как это «отправишь»?

Я успокаивающе похлопала его по плечу:

– Ну, давай уже.

Председатель оперся о дерево и наклонился. Изо рта потекла струйка слюны.

– Ты хочешь меня убить, верно? – прохрипел он.

Начал кашлять и давиться, но потом действительно что-то булькнуло, и его стошнило.

– Ох, – сказал он смущенно.

Тогда я протянула ему в крышечке от бутылки Бороса немного феромонов и велела выпить.

– Тебе сразу станет лучше.

Председатель, не моргнув глазом, выпил и зарыдал.

– Ты меня отравила?

– Да, – ответила я.

И поняла, что час его пробил. Намотала ручки пакета на ладонь, встала так, чтобы как следует размахнуться. Ударила. Попала по спине и затылку, он был значительно выше меня, но сильный удар заставил его упасть на колени. И я снова подумала, что все складывается именно так, как надо. Ударила еще раз, на этот раз точно. Что-то хрустнуло, Председатель застонал и упал на землю. У меня было ощущение, что он мне за это благодарен. В темноте я повернула его голову так, чтобы рот оказался открыт. Потом облила остатками феромонов шею и одежду. По дороге выбросила лед возле здания склада, а пакет спрятала в карман.

Вот так это и случилось.

Они сидели неподвижно. Горчичный суп давно остыл. Никто не произнес ни слова, поэтому я накинула на себя куртку, вышла из дома и направилась в сторону Перевала.

Где-то в деревне выли сирены, и ветер разносил их жалобный протяжный голос над Плоскогорьем. Потом все затихло, я только успела увидеть удаляющиеся фары машины Дэна.

17. Дева

Тем, кто странствует в ночи,

Светят Господа лучи. 

Наверное, Дэн заезжал утром, когда я еще спала, наглотавшись своих таблеток. А как еще заснуть после такого? Я не слышала, как он стучал. Мне и не хотелось ничего слышать. Почему он не подождал, не постучал в окно? Ведь наверняка хотел сообщить что-то важное. Спешил.

Я растерянно стояла на крыльце, но увидела только томик Блейка, тот самый, что мы купили в Чехии – на коврике под дверью. Зачем Дэн оставил его мне? Что хотел этим сказать? Я открыла книгу и бездумно пролистала, но ни записка из нее не выпала, ни сообщения никакого я не нашла.

День был темный и мокрый. Я с трудом передвигала ноги. Пошла заварить себе крепкого чаю и лишь тогда увидела, что одна страница в книге заложена травинкой. Я прочитала фрагмент, над которым мы еще не начинали работать, отрывок из письма Блейка Ричарду Филлипсу, аккуратно выделенный карандашом (Дэн ужасно не любил делать пометки в книгах):

«…я узнал из статьи “Пророчество и истинные бритты” от 13 октября 1807 г., что, – тут Дэн дописал карандашом “Господин Black Coat”[22], – хирург с хладнокровием Робеспьера заставил Полицию обыскать Личность, Жилье и Имущество одного Астролога, чтобы затем водворить его в Тюрьму. Человек, который умеет Читать по Звездам, часто страдает от их воздействия, не меньше, чем Ньютонисты, которые по ним не Читают и читать не умеют, зато страдают от собственных Рассуждений и Экспериментов. Все мы жертвы Блуждания; кто осмелится утверждать, что не все мы – Преступники?»

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать написанное, потом на меня внезапно накатила дурнота. Печень отозвалась тупой, нарастающей болью.